Карата на мгновение замолкла, погладила по голове элантрийского малыша.
— Дети объединяют нас, не дают склониться перед болью. Мы собираем для них еду. Почему-то голод переносится легче, когда знаешь, что отказываешься от еды ради малышей.
— Я даже не думал… — шепотом начал принц, наблюдая, как две девочки играют в ладушки.
— Что они могут быть счастливы? — закончила Карата. Она махнула Раодену и направилась к выходу, подальше от детских ушей. — Мы тоже не понимаем, принц. Но они переносят голод легче нас.
— Ум ребенка — поразительно гибкая вещь.
— Они так же легко переносят несильную боль — ушибы, синяки и тому подобное. Но все равно со временем не выдерживают, как и все остальные. Только что ребенок весело играл, но стоит ему лишний раз упасть или порезаться, и его разум ломается. У нас есть другая комната, подальше от этих малышей. Там живут десятки детей, которые целыми днями плачут.
Раоден задумчиво кивнул.
— Зачем ты их мне показала?
— Я хочу присоединиться к твоей команде. Когда-то я служила твоему отцу, несмотря на плохое мнение о нем. Теперь я хочу послужить сыну, который завоевал мое уважение. Ты примешь нас?
— Это честь для меня.
Она кивнула и со вздохом повернулась к детям.
— Во мне осталось немного жизни, лорд Раоден, — прошептала Карата. — Меня тревожит, что будет с детьми, когда меня не станет. Твоя сумасшедшая мечта об Элантрисе, где мы растим пищу и не обращаем внимания на боль… Я хочу увидеть, как ты попытаешься воплотить ее. Я не думаю, что замысел осуществим, но надеюсь, что попутно ты сделаешь нас счастливее.
— Спасибо. — Принц осознал, что только что принял на свои плечи огромное бремя.
Карата прожила под его весом целый год, и он видел по глазам, как она устала. Теперь она сможет отдохнуть, когда придет ее час, ноша перейдет к нему.
— Тебе спасибо, — откликнулась элантрийка, не отводя глаз от детей.
— Скажи мне, — после некоторых раздумий спросил Раоден, — ты действительно приказала бы своим людям переломать нам кости?
— А ты, принц? Что бы ты сделал, попытайся я убить короля?
— Понимаю. Лучше оставить оба вопроса без ответов.
Карата кивнула, в ее усталом взгляде светилась спокойная мудрость.
Раоден узнал высокую фигуру, опирающуюся на стену часовни, и невольно расплылся в улыбке. Крохотное пламя фонаря высвечивало встревоженное лицо Галладона.
— Путеводный свет, дружище? — из темноты спросил принц.
— Сюл! — закричал Галладон. — Во имя Долокена, ты живой?
— Конечно нет, — рассмеялся Раоден и хлопнул друга по плечу. — Если верить твоим словам, мы все мертвы.
Дьюл усмехнулся.
— Где Карата?
— Я проводил ее до дому, как и полагается джентльмену.
Их голоса разбудили обитателей церкви.
— Господин Дух вернулся! — радостно воскликнул Саолин.
— Я принес тебе подарок. — Принц вытащил из-под лохмотьев меч в ножнах и перекинул его служаке. — У тебя получилось изумительное копье, учитывая, из чего оно сделано. Но сдается мне, если дойдет до драки, лучше тебе обзавестись кое-чем покрепче.
Саолин потянул из ножен лезвие. Меч, снаружи ничем не примечательный, среди руин Элантриса поражал своей красотой.
— Ни пятнышка ржавчины, — благоговейно вымолвил солдат. — И клеймо личной гвардии короля!
— Значит, король мертв? — спросил жадный до новостей Мареш.
— Ничего подобного. Наш поход оказался делом личного характера, и убийство в него не входило. Хотя хозяин меча скорее всего очень зол.
— Еще бы, — фыркнул Галладон. — Нам больше не стоит бояться Караты?
— Нет, — улыбнулся принц. — Наоборот, ее шайка собирается примкнуть к нам.
Команда разразилась удивленными возгласами, и Рао-дену пришлось переждать, пока они утихнут.
— Завтра мы навестим элантрийский дворец. Во владениях Караты находится нечто, что следует увидеть всем элантрийцам.
— Что именно, сюл?
— Доказательство, что голод можно победить.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
С вышиванием у Сарин обстояло не лучше, чем с рисованием. Неудачи ее не останавливали: неважно, сколько усилий принцесса тратила на признание в традиционно мужских делах, она собиралась доказать, что ей несложно вести себя, как подобает благородной девице. И не ее вина, что ничего не получалось.
Она подняла пяльца на свет. Вышивка задумывалась как распевающая на суку алая птица. К несчастью, принцесса сделала набросок собственноручно, а вкупе с крайне непослушной и вертлявой иглой картина больше всего напоминала раздавленный помидор.
— Очень хорошо, милочка, — похвалила Эшен.
В жизнерадостных устах королевы комплимент прозвучап искренне.
Сарин вздохнула, уронила пяльца на колени и потянула коричневую нить, предназначавшуюся для сука.
— Не переживай, — посоветовала Даора. — Доми всем дает разные способности, но всегда вознаграждает усердие. Продолжай стараться, и у тебя получится.
«Тебе легко говорить», — мысленно оскалившись, подумала принцесса. На пяльцах Даоры оживал шедевр вышивания: кружащиеся и прыгающие по ветвям раскидистого дуба стаи птиц. Жена Киина представляла собой образец аристократических достоинств.
Даора не ходила, она плыла, и любое ее движение переполняли изящество и благородство. Ее косметика подчеркивала алые губы и делала взгляд влажным и таинственным, но не бросалась в глаза. Арелонка была в тех годах, когда красота юности еще не пропала, а возраст добавлял ей величия. Коротко говоря, Сарин возненавидела бы ее с первого дня знакомства, если бы Даора также не оказалась Добрейшей и умнейшей женщиной при дворе.
Эшен не выдержала воцарившегося молчания и завела обычную болтовню. Казалось, королева боится тишины и поэтому либо сама не закрывает рот, либо пытается разговорить окружающих. Другие придворные дамы не вмешивались в ее монолог, тем более что перехватить у Эшен нить беседы не представлялось возможным.
Группа, вышивающая с королевой, состояла из десятка придворных дам. Поначалу Сарин избегала их встреч и уделяла все внимание политическим событиям. Но вскоре она осознала, что женщины играют немалую роль при дворе: сплетни и легкая болтовня переносили новости, не пригодные к обсуждению в тронном зале. Принцесса не могла упустить такой источник информации, но ее раздражало, что пришлось выставить себя неумехой.
— Я слышала, что лорда Варена, сына барона Кийской плантации, посетило божественное откровение, — тараторила Эшен. — Я знала его мать — достойная женщина, очень хорошо вязала. В следующем году, если вернется мода на свитера, я обязательно заставлю Йадона их носить: король обязан следить за модой! Его волосы слишком отросли.
Даора затянула стежок.
— До меня доходили слухи о юном Варене. Так странно, он столько лет истово следовал Корати и вдруг обратился к Шу-Дерет.
— Обе религии — одно и то же, — ненавязчиво заметила Атара.
Жена герцога Телри оказалась низенькой даже по арелонским понятиям женщиной с рыжеватыми волосами до плеч. Ее одежда и украшения отличались богатством, а вышивка — непритязательностью и скудным воображением.
— Не стоит повторять этого при жрецах, — предостерегла Сиден, супруга графа Эхана, полная женщина под стать мужу. — Они так распалятся, как будто твоя душа зависит от того, — называешь ты бога Доми или Джаддетом.
— Между ними есть значительные различия, — вставила Сарин, заслоняя свое искореженное творение от глаз других дам.
— Для жрецов — возможно, — залилась тихим смехом Атара. — Но для нас — все едино.
— Конечно, — откликнулась Сарин. — Мы всего лишь женщины.
Она подняла голову от вышивки, усмехаясь реакции окружающих. Выходило, арелонки не такие покорные, как считают их мужья.
На несколько минут снова воцарилась тишина. Ее нарушила Эшен:
— Сарин, чем занимаются женщины в Теоде?