Выбрать главу

— Да святятся боги, позволившие нам прийти в мир в эпоху легенд. И да будут Они милосердны к тем, кого поставили перед лицом самого трудного испытания и великого соблазна.

В ее голосе не было ни усмешки, ни печальной задумчивости веры в невозможное. Слова звучали чувственно и эмоционально, как начало еще не созданной молитвы…

…Шамаш сидел на краю повозки, опираясь спиной о тугую кожу откинутого полога, задумчиво глядя во внутренний полумрак, где Мати играла с проснувшимися волчатами.

Малыши росли прямо на глазах. Еще совсем недавно крохотные комочки, легко помещавшиеся на ладони, превратились в пушистых рыжеватых созданий величиной с небольшую кошку, у которых были остренькие белые зубки, сверкавшие в приоткрытой в задорной улыбке пасти, а коготки отрасли такими длинными, что их даже приходилось подрезать.

Подошедшие к повозке караванщики, проследив за его взглядом, застыли, не в силах отвести глаз от беззаботной игры.

Однако у них оставалось мало времени — город был совсем близко.

— Мати, мы вот-вот войдем в лес, — Атен надеялся, что, услышав это, девочка бросится к себе переодеваться и прихорашиваться, но та даже не выглянула из повозки.

— Угу, — лишь обронила она, не отрывая взгляда от возившихся волчат.

— Ты не хочешь посмотреть…

— Ну па! — голос девочки стал рассерженно-писклявым. — Ты ведь видишь, Шуши и Хан проснулись, скоро их нужно будет кормить. Тем более что они могут испугаться незнакомого места, куда мы их везем. И я все время должна быть с ними, чтобы защищать и успокаивать.

— Мати, никто не посмеет причинить зла священным волкам, — Евсей смотрел на племянницу с удивлением и укором. Он столько раз за последнее время повторял ей эту непреложную истину и надеялся, что она все поняла.

Девочка бросила на дядю быстрый, острый, как резкий порыв ветра, взгляд и, упрямо сжав губы, отвернулась. Но, едва ее внимание привлекли к себе волчата, как губы растянулись в улыбке, которую Мати не смогла сдержать, как она ни пыталась. Да и как можно глядеть с постным видом на двух забавных созданий, один из которых сосал ухо другого, в свою очередь запихнувшего в пасть лапу брата…

— Малышка права, — тихий нашептывавший, как ветер, голос Шамаша заставил мужчин оторваться от созерцания зверят. На их губах все еще лежала улыбка, хотя глаз уже коснулось беспокойство. — Волчат будет лучше не выпускать в городе из повозок, — продолжал он, не дожидаясь, пока ему зададут следующий вопрос. — Я не говорю, что им угрожают люди. Однако рядом с жилищами есть и другие опасности. Незнакомые жителям пустыни животные, переносимые ими болезни… У малышей сейчас самый опасный возраст, когда убить их может даже непривычная или испорченная пища, случайно подобранная с земли.

— Вот видишь! — Мати смотрела на дядю торжествующе — ее правоту признали! Потом она потянулась за стоявшими в углу плошками и принесенному ей недавно кувшину густого молока, решив, что питомцев пора кормить.

— Ты последишь за ними? — спросил колдун девочку и, услышав в ответ твердое "Да!", подкрепляемое для верности решительным кивком головы, спустился в снег. — Вы хотели со мной поговорить?

— Да, господин, — начал было Атен, но Шамаш, резко повернувшись к нему лицом, остановил караванщика:

— Не называй меня так! — в его голосе послышался свист просыпавшихся ветров, брови нахмурился, в глазах мрачными призраками закружились тени чего-то бесконечно далекого.

— Хорошо, гос… — он и сам не знал, почему с его губ было готово сорваться все то же самое слово, способное лишь еще сильнее разозлить помрачневшего собеседника. Атен повернулся к Евсею, словно ища у брата-служителя понимания и поддержки. В его глазах читались вина и удивление. "Я ведь всего лишь соблюдаю обычаи, выказывая должное почтение богу!" — говорили они. А еще в них был страх: караванщик боялся, что его нечаянная ошибка может лишить караван благосклонности и заступничества великого бога.

— Прости, но как же нам называть Тебя? — Евсей одновременно стремился прогнать вдруг повисшее между собеседниками напряжение и успокоить брата, показывая Атену, что не считает его ни в чем виноватым, когда подобную ошибку совершил бы каждый. Кто же знал, что нынешний Шамаш не любит, когда люди преклоняются перед Ним?

— Вы дали мне имя, — холодно проговорил колдун. Его глаза все еще были напряженно сощурены, сверкая сумрачными огоньками из-под сошедшихся на переносице бровей.

— Оно всегда принадлежало Тебе. Мы лишь помогли его найти, вспомнить, — заметив тень укора в глазах Шамаша и понимая, что тот готов возразить, повторяя в который уже раз, что он — не бог, чьим именем был назван, Евсей продолжал. — Ты ведь не станешь возражать против того, что имена даются богами, а люди при наречении служат лишь посредниками? — он пристально смотрел прямо в глаза собеседнику, ожидая, что тот скажет.

Усмехнувшись, тот качнул головой:

— Разве с этим поспоришь?

Напряжение начало спадать и, наконец, Атен смог, немного переведя дух, облегченно вздохнуть.

— Имена священны. И не всегда возможно прибегать к их помощи… — он уже готовился к предстоявшему приходу в город.

Евсей глянул на брата с сомнением, не до конца понимая, к чему тот клонит. Ведь имя бога защищено от каверз демонов и злобных духов. Однако все же на всякий случай, он кивнул, соглашаясь.

Но хозяин каравана упрямо продолжал:

— Шамаш, — он почтительно и, вместе с тем, исполненный решимости получить ответ, смотрел на свое божество, — нам нужно знать, как еще называть Тебя…

— Магом, — не задумываясь, ответил тот. — Так ведь в вашем мире зовут наделенного даром.

Помрачнев, братья опустили головы. Их больно резануло по слуху это — "ваш мир". Конечно, они понимали, что для очнувшегося после тысячелетнего сна бога нынешний мир кажется совершенно чужим. И, все же, они так хотели, делали все, что могли, чтобы это изменилось.