— Успокойся! Ты не ангел! Черт знает что! Он, видите ли, влюблен! Он в свои девятнадцать задумал сделать то, что и в сорок еще почитается глупостью!
— А по-моему, быть любимым — большое счастье! — проговорил молодой человек.
— Хватит! Замолчи! — закричал пианист. — Ты меня бесишь! Больше ни слова! Не то я…
И Кэнсоннас, не на шутку рассерженный, стал тарабанить по девственно чистым страницам Большой Книги.
Разговоры о женщинах, о любви бесконечны, друзья продолжали бы их до самого вечера, если б… не ужасное происшествие, последствия которого предсказать было просто невозможно.
Страстно жестикулируя, Кэнсоннас неловко задел огромный сифонообразный аппарат, откуда он черпал разноцветные чернила, и красные, желтые, синие, зеленые потоки, словно извергающаяся лава, хлынули на страницы Большой Книги.
Кэнсоннас издал душераздирающий вопль, от которого все вокруг содрогнулось. Конторские служащие решили, что обрушилась Большая Книга.
— Мы пропали, — упавшим голосом пробормотал Мишель.
— Точно, мой милый, — подтвердил Кэнсоннас. — Нас затопляет! Спасайся кто может!
В этот момент на пороге возник господин Касмодаж в сопровождении кузена Атаназа. Банкир устремился к месту происшествия, но вдруг остановился как вкопанный. Он хотел что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова — гнев душил его!
И было отчего! Великолепнейшая книга, куда заносили разнообразнейшие финансовые операции банковского дома, — запятнана! Ценнейшее собрание финансовых сделок — замарано! Настоящий атлас, вмещавший целый мир, — испорчен! Гигантский монумент, представляемый на обозрение посетителей местным привратником в праздничные дни, — заляпан грязью, осквернен и навсегда потерян! Его хранитель, человек, которому доверили эту великую миссию, не выполнил своего предназначения и предал дело! Жрец собственными руками осквернил алтарь!
Все эти нерадостные мысли проносились в голове месье Касмодажа, и ему никак не удавалось обрести дар речи. В конторе воцарилась мертвая тишина.
Внезапно господин Касмодаж сделал жест, обращенный к незадачливому копировщику. Рука банкира столь решительно, столь красноречиво указывала на дверь, что ошибиться было просто невозможно. Сей недвусмысленный жест, понятный на всех языках, означал: «Убирайтесь вон!» Кэнсоннас не замедлил подчиниться: он спустился с гостеприимных высот, где прошла вся его юность. Мишель, последовавший за ним, обратился к банкиру.
— Месье, — начал он, — это я во всем виноват…
Следующий взмах той же самой руки, только еще более энергичный, если вообще таковое возможно, послал диктовальщика вслед копировщику.
Тогда Кэнсоннас старательно стянул полотняные нарукавники, взял шляпу, рукавом смахнул с нее пыль, водрузил ее на голову и направился прямо к банкиру.
Глаза Касмодажа метали молнии, но до грома дело никак не доходило.
— Месье Касмодаж и Кº, — проговорил копировщик с подчеркнутой любезностью, — вы наверняка считаете меня виновником совершившегося преступления, ибо только так можно именовать бесчестье вашей Большой Книги. Но я не хотел бы оставлять вас в заблуждении. Как и во всех бедах нашего мира, виновником происшедшего здесь непоправимого несчастья стала женщина! Так что пеняйте на Еву, нашу прародительницу, и на ее супруга — дурака! Все наши горести и несчастья — только от них! И если мы маемся животом, надо винить Адама, вкусившего незрелый плод! Засим, господа, прощайте!
С этими словами артист удалился, за ним последовал Мишель; кузен Атаназ между тем бережно поддерживал распростертую руку банкира, словно Аарон — руку Моисея во время битвы с амаликитянами.[158]
Глава XIII
ГДЕ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О ТОМ,
КАК В ДВАДЦАТОМ СТОЛЕТИИ
ХУДОЖНИКУ ЛЕГКО УМЕРЕТЬ С ГОЛОДУ
В судьбе молодого Дюфренуа произошел решительный поворот. Сколь многих, не способных посмотреть на случившееся его глазами, подобное происшествие привело бы в отчаяние! Конечно, Мишель больше не мог рассчитывать на поддержку дядюшкиного семейства, но зато он чувствовал себя абсолютно свободным. Его уволили, выставили за дверь, а ему казалось, что его выпустили из тюрьмы; его, что называется, «отблагодарили», а он сам готов был рассыпаться в благодарностях. О будущем Мишель не задумывался. Вырвавшись на волю, он вдруг почувствовал, что способен на великие дела.
Успокоить юношу было не так-то просто, и Кэнсоннас терпеливо ждал, когда пройдет его радостное возбуждение.
— Идем ко мне, — предложил он юному другу, — надо же где-то спать.
158
В битве с амаликитянами Аарон (старший брат Моисея) и Ор поддерживали воздетые для молитвы руки Моисея, чтобы обеспечить победу (Ветхий Завет, Исх.,17:10–12).