— Спать, когда день только занимается! — возразил Мишель, воздевая к небу руки.
— Образно говоря, да, день занимается, — согласился Кэнсоннас, — но, в сущности, сейчас ночь, а в наше время больше никто не спит под звездным небом, да и звезд вообще-то уже не осталось. Астрономов интересуют теперь лишь невидимые созвездия. Ладно, пойдем поговорим.
— Только не сегодня, — отозвался Мишель, — ты станешь говорить мне неприятные вещи, а я их все уже слышал. Или ты полагаешь, что я чего-то не знаю? Сказал бы ты обретшему волю рабу: «Знаете, мой друг, вам грозит голодная смерть!»
— Ты прав, — откликнулся Кэнсоннас, — сегодня — ни слова больше, зато завтра…
— А завтра — воскресенье. Ты же не захочешь испортить мне праздник!
— Ах, вот как! Значит, мы с тобой так и не поговорим?
— Да нет! Что ты! Но в какой-нибудь другой день!
— Послушай, у меня идея! — воскликнул пианист. — А не пойти ли нам завтра навестить твоего дядюшку Югнэна? Я не прочь познакомиться с этим достойным человеком.
— Решено! — воскликнул Мишель.
— Может быть, мы втроем и сумеем найти выход из создавшегося положения?
— Ну что ж, согласен, — ответил Мишель, — и черт меня побери, если мы его не найдем!
— Хе, хе, — ухмыльнулся музыкант, покачивая головой и демонстрируя тем самым некоторое сомнение.
На следующее утро Кэнсоннас нанял газ-кеб и заехал за другом. Мишель уже поджидал его. Спустившись вниз, он вскочил в экипаж, и водитель тут же завел машину. Чудесное изобретение — газ-кеб, не имевший, казалось, даже мотора, стремительно мчался вперед. Подобное средство передвижения Кэнсоннас явно предпочитал городской железной дороге.
Погода стояла прекрасная. Газ-кеб катился по пустынным улицам, проворно огибая углы и без труда преодолевая подъемы, чтобы в следующий миг вновь набрать скорость и лететь по битумной мостовой.
Спустя двадцать минут кеб остановился на улице Кайю. Кэнсоннас расплатился с водителем, и наши герои быстро взобрались на верхний этаж, где жил Югнэн.
Дверь отворилась, Мишель бросился в объятия дядюшки, а затем представил друга.
Господин Югнэн сердечно принял Кэнсоннаса, усадил гостей за стол и предложил им без всяких церемоний разделить с ним скромную трапезу.
— Знаешь ли, дядюшка, — проговорил Мишель, — у меня есть план.
— И какой же, мой мальчик?
— Вместе с вами провести целый день на лоне природы.
— На лоне природы? — воскликнул дядюшка. — Но природы больше не существует!
— Истинная правда! — подтвердил музыкант. — Да откуда ей взяться!
— Похоже, что месье Кэнсоннас разделяет мое мнение!
— Целиком и полностью, месье Югнэн.
— Видишь ли, Мишель, — начал дядюшка, — для меня природа, деревня — это прежде всего чистый воздух, а потом уже деревья, поля, долины и ручейки! Но ведь и в десяти лье от Парижа нечем дышать! Мы всегда «завидовали» воздуху Лондона, и вот, с помощью десяти тысяч заводских труб, химических производств, фабрик искусственного гуано, угольного дыма, ядовитых газов и прочих промышленных миазмов мы сумели получить такой воздух, который вполне сопоставим с британским. На чистый воздух вблизи от города нечего и рассчитывать, а забираться далеко, увы, не позволяют мои больные ноги; так что откажемся от идеи подышать чем-то чистым! Останемся лучше дома и проведем день за трапезой, в уютной обстановке, плотно прикрыв окна.
К пожеланию дядюшки прислушались. Сели за стол и принялись за еду, беседуя о чем придется. Югнэн приглядывался к Кэнсоннасу, и тот, не удержавшись, сказал за десертом:
— Ей-богу, господин Югнэн, как приятно смотреть на ваше доброе лицо, когда повсюду такие мрачные физиономии! Разрешите мне еще раз пожать вашу руку.
— Месье Кэнсоннас, я знаю вас очень давно, мой племянник часто рассказывал о вас! Я также знаю, что вы — наш единомышленник, и я благодарен Мишелю за этот визит. Он молодец, что привел вас!
— О нет, господин Югнэн! Вернее сказать, это я его привел!
— Что же случилось, Мишель, почему тебя привели?
— «Привели» — не то слово, месье Югнэн, — я бы выразился поточнее: «приволокли».
— О! — воскликнул Мишель. — Кэнсоннас, как всегда, преувеличивает!
— И все-таки… — настаивал дядюшка.
— Господин Югнэн, посмотрите-ка на нас внимательно, — продолжал пианист.
— Смотрю, господа…
— А ну, Мишель, повернись, чтоб дядюшка смог обозреть тебя со всех сторон.
— Объясните мне наконец, зачем весь этот цирк?
— Месье Югнэн, как по-вашему, не похожи ли мы на людей, которых только что выставили за дверь?