Он уже видел Дельфину минутой раньше, в вестибюле, когда та шла на зов сеньоры Агаты добавить в таз горячей воды. Тогда Онофре Боувила почти не обратил на нее внимания. Теперь же у него было время рассмотреть ее поближе и убедиться в правильности первого впечатления. Дельфина и впрямь была неприглядна: приблизительно одного с ним возраста, тощая, словно высохшая кость, нескладная, с выступающими зубами, потрескавшейся кожей и бегающими глазками, светившимися желтыми зрачками. Онофре быстро сообразил, что именно Дельфина выполняла всю домашнюю работу. Вечно хмурая, с растрепанными волосами, одетая в грязные обноски и босая, она весь день носилась по дому, из кухни в комнаты и из комнат в кухню, оттуда в столовую, размахивая пыльными тряпками, громыхая ведрами и половыми щетками. Кроме того, она должна была ухаживать за матерью, которая ни на что уже не годилась и требовала постоянных забот, да еще прислуживала за столом, подавая завтрак, обед и ужин. Утром, в самую рань, она выходила за покупками с двумя плетеными корзинами и потом с трудом волочила их домой. С гостями она никогда не заговаривала, а те, в свою очередь, делали вид, будто ее не замечают. Но несмотря на ее угрюмую суровость, одно существо повсюду следовало за ней по пятам и терлось об ее икры, постоянно путаясь под ногами. Это был кот по прозвищу Вельзевул, не подпускавший к себе никого, кроме хозяйки, и отвечавший на заигрывания чужих укусами и царапинами. Вся мебель и стены в доме носили следы его дикой необузданности. Впрочем, Онофре Боувиле в этот момент было не до кота и прочих домашних неурядиц. Он занимался тем, что осматривал отведенное ему тесное невзрачное помещение, которое отныне было ему домом. «Надо же, вот и у меня есть своя комната, – думал он, удивленный и растроганный одновременно, – можно сказать, я теперь самостоятельный мужчина: настоящий барселонец». Он все еще находился под впечатлением изменений, произошедших в его жизни. Огромный город уже протянул к нему щупальца и заворожил своим прикосновением точно так же, как он проделывал это с любым провинциалом, попавшим в его цепкие объятия. Онофре Боувила всегда жил в деревне, и только однажды ему удалось побывать в более или менее крупном населенном пункте. У него сохранилось грустное воспоминание об этом путешествии. Городок назывался Бассора и находился в восемнадцати километрах от прихода, где он родился. Когда Онофре Боувила там очутился, Бассора переживала значительный подъем. Из сельского захолустья, где в основном разводили скот, это место превратилось в индустриальный центр. По статистическим данным в 1878 году Бассора имела 36 промышленных предприятий, из них 21 занималось текстильным производством (изделия из хлопчатобумажных, шелковых, шерстяных и набивных тканей, ковровые промыслы и т. д.), 11 выпускало химическую продукцию (фосфаты, ацетаты, хлориды, красители и мыло), было три металлургических завода и один деревообрабатывающий. Бассору с Барселоной и ее портом, откуда осуществлялся вывоз произведенной продукции за море, соединяла железнодорожная ветка. Все еще регулярно курсировали дилижансы, но люди, как правило, уже отдавали предпочтение железной дороге. На некоторых улицах уже было газовое освещение, действовали четыре гостиницы или постоялых двора, четыре школы, три казино и один театр. Бассора и приход Святого Клементе, или Сан-Климент по-каталански, соединялись ухабистой каменистой дорогой, проходившей по ущелью вдоль перевала и почти непригодной для проезда в зимнее время из-за снежных заносов и лавин. Когда позволяли погодные условия, по ней взад-вперед колесила крытая двуколка. Восемнадцать километров пути между Бассорой и Сан-Климентом она преодолевала одним махом и как бог на душу положит – без остановок на отдых и четкого расписания, – развозя по селениям сельскохозяйственный инвентарь, съестные припасы и письма, если таковые имелись. На обратном пути возница забирал у фермеров излишки продукции, направлявшиеся затем от имени ректора прихода Сан-Климент в Бассору, его другу, тоже священнику. Тот брал на себя все хлопоты по реализации товаров и отгрузке доходов от продажи, обычно в натуральном виде, а также засыпал ректорию финансовыми отчетами, в которых нельзя было разобрать ни слова, тем более что никто их не требовал и не собирался проверять. Возницу двуколки все называли дядюшкой Тонетом – имя это было или прозвище, никто не знал. По приезде в Сан-Климент он ночевал в таверне, пристроенной к одной из боковых стен церкви, расположившись прямо на полу. В таверну тотчас набивался народ, и перед тем как улечься спать, он вел неспешную речь о том, что видел и слышал в Бассоре, хотя никто особенно не верил его россказням – все знали о его слабости к вину и выдумкам. Кроме того, никто не понимал, каким таким боком вся эта расчудесная невидаль могла касаться их жизни здесь, в долине.
Тем не менее теперь, когда Онофре Боувила мысленно сопоставлял единственный известный ему городок с Барселоной, в которую только что приехал и о которой еще ничего толком не знал, Бассора казалась ему чем-то незначительным. Его суждение, при всей своей наивности, было не лишено объективности: по итогам переписи населения 1887 года город с пригородами, то есть то, что мы сейчас называем метрополией, насчитывал 416 000 жителей, при ежегодном приросте населения в 12 000 человек. Из этой цифры, подытоженной властями по завершении переписи (оспариваемой некоторыми источниками), на долю самой Барселоны, или того, что раньше называлось муниципалитетом, приходилось 272 000 жителей. Остаток распределялся между кварталами и селениями, расположенными по периметру старой городской стены. Здесь же, за городской стеной, в XIX веке выросли первые крупные промышленные производства. Можно сказать, в течение всего этого века Барселона стояла у руля прогресса. Так, в 1818 году между Барселоной и Реусом пустили первые в Испании дилижансы, совершавшие регулярные перевозки пассажиров, почты и багажа. В 1826-м во дворе здания, где размещалась биржа, впервые был осуществлен эксперимент по применению газового освещения. В 1836 году установили первый паровой котел и предприняли первую попытку механизации производства. Первая железнодорожная ветка в Испании, датируемая 1848 годом, была проложена между Барселоной и Матаро, а первую в Испании электростанцию построили в 1873 году тоже в Барселоне. В этом смысле разница, существовавшая между Барселоной и остальной частью полуострова, была равносильна пропасти и оказывала на приезжих неизгладимое впечатление. Но усилия, потраченные городом для того, чтобы удерживать первенство, обошлись ему слишком дорого. Поверженная наземь Барселона походила на неведомой породы самку, только что разродившуюся многочисленным приплодом, истекавшую дурно пахнувшей слизью и смрадными парами, которые отравляли воздух на улице и в жилищах, делая его непригодным для дыхания. Среди населения царили усталость и пессимизм. И только недоумки вроде сеньора Браулио видели жизнь в розовом цвете.