—Если ты думаешь, что дипломатия заключается только в том, чтобы принимать людей, которые тебе нравятся, ты ничему у меня не научился, — строго ответил отец. — Родольфо действительно Стравагант, а в его помощнике, как он теперь его называет, чувствуется что-то зловещее. Я не забыл, что в смерти Фалко есть и его вина — как можно это забыть? Но в настоящее время у нас возникли проблемы, имеющие более важное значение, чем Страваганты. Меня пытались отравить не они.
— Нуччи что-то замышляют, я в этом уверен, — произнес Фабрицио. — Они не будут надолго откладывать месть за смерть Давиде.
И отец, и сын знали, кто виновен в этой смерти, но они не говорили об этом ни слова, даже когда в комнате находились только члены семьи. Выражение «у стен есть уши» как нельзя лучше подходило для дворца ди Кимичи на Виа Ларга.
— Кроме того, — добавил герцог, как будто он и не думал о Нуччи, — я обязан обходиться с регентом Duehessa с должным уважением,
— Ха! — сказал Карло. — Как будто она была очень любезна с нами, когда отвергла Гаэтано и убежала из Реморы после смерти бедного Фалко.
Никколо повернулся к Карло, и тот подумал, не зашел ли он слишком далеко.
— Я не допущу, чтобы о Duchessa было сказано хотя одно плохое слово, — произнес герцог. — И надеюсь, что с ее отцом вы будете вежливы, как с дамой.
Гаэтано помнил, какого труда ему стоило убедить отца в том, что Арианна не собиралась показывать неуважение к ним — ни когда отказалась от брака с членом семьи ди Кимичи, ни когда поспешила назад в свой город. Что касается самого Гаэтано, ему будет совсем не трудно обходиться вежливо с Лучано, который являлся его другом, а перед Родольфо он испытывал истинное восхищение.
Однако он не мог спокойно думать о том, что ничего не знает о замыслах отца.
Скай нервничал, входя в palazzo ди Кимичи с братом Сульеном. Одно дело — исследовать его с Сандро, который это делал не раз, или вбежать во дворец в случае крайней необходимости, как в тот день, когда Никколо ди Кимичи отравили, и совсем другое — войти туда в качестве званого гости герцога. Стоящая у ворот стража ввела их во внутренний двор с бронзовым Меркурием, откуда другой лакей проводил их в личные приемные комнаты герцога.
Скай, который не видел их раньше, ощутил благоговейный трепет, Слуга открыл двойные деревянные двери и провел их в комнату. Юноша из двадцать первого века никогда не видел ничего более величественного. Но его благоговение вскоре сменилось восхищением. Герцог, очевидно, был страстным любителем искусств.
Каждая стена была увешана картинами. Учитель Ская по рисованию рассказывал ему, что картины этого типа называются картинами с оптической иллюзией или обманом зрения. Все столбы, колонны, лестницы и балконы, казалось, росли из стен, но на самом деле это были эффекты полотен художников, имеющих два измерения. Боги и богини наклонялись с балконов, а нимфы, за которыми гнались сатиры, танцевали вокруг колонн. Скай стоял перед картинами, раскрыв рот, пока чей-то тихий голос не вернул его к действительности.
— Брат Сульен, я вижу, ваш послушник — поклонник искусств, — проговорил герцог.
— Это действительно так, ваша светлость, — ответил Сульен. — Он весьма очарован всеми несравненными красотами города вашей семьи.
Скай заметил, что герцог Никколо совершенно выздоровел. Он видел его уже в третий раз. Герцог был колоритной личностью Высокий и хорошо сложенный, с благородными чертами лица - у него были хорошо очерченные скулы и тонкий костистый нос. Коротко подстриженные белые волосы и серебристая борода были ему к лицу. Герцог был в малиновой бархатной мантии, надетой поверх отделанной кружевами рубашки, и в черных брюках. «Похож на пирата-аристократа», — подумал Скай.
Молодых князей и княжну. представили монахам, как будто они уже не познакомились в той безумной борьбе за спасение жизни герцога. Но сегодня они были совсем другими — в нарядной одежде, со сдержанными манерами, — будто видели Скай и Сульена впервые. Скай старался запомнить каждую деталь, чтобы, вернувшись домой, рассказать обо всем Николасу.
Княжна Беатриче, такая грациозная и полная чувства собственного достоинства, в платье с низким вырезом из черного сатина (она еще носила траур по брату), князь Фабрицио, красивый и надменный, но безукоризненно вежливый, Карло, довольно нервный, и Гаэтано, некрасивый, но, как всегда, обаятельный.
Герцог повел их всех в другую комнату, также изысканно украшенную, и Скай увидел, что их там ждут двое.
— Разрешите представить вам сенатора Родольфо Росси, регента Беллеццы, — произнес герцог. — Сенатор, мне хотелось бы представить вам одного из наших самых выдающихся ученых, брата Сульена из монастыря Святой Марии из виноградника, а также его послушника Челестино. Возможно, вы слышали, какую огромную услугу они мне недавно оказали, когда я чувствовал недомогание, после того как меня пытались отравить.
Последовали поклоны и вежливый шепот, хотя Родольфо и Сульен на самом деле были старыми друзьями.
— А это мой помощник, кавалер Лучано Кринаморте, — сказал Родольфо, представляя его монахам, — Думаю, что между ним и братом Тино нет большой разницы в возрасте.
— Они также почти ровесники с моим младшим сыном, Гаэтано, — добавил герцог.
Скай заметил, что на лице герцога появилась маленькая морщинка, пока он, запинаясь, произносил с болью слово «младший», но Гаэтано быстро подозвал Ская и Лучано и под предлогом, что хочет показать им прекрасную картину, увел их от остальных, когда слуги принесли вино.
Значит, встреча с таинственным Люсьеном и была тем сюрпризом, который Сульен приготовил для Ская! Двое юношей сразу узнали друг друга, хотя один из них был одет как монах-доминиканец, а другой — как беллеццкий дворянин.
— Это странно, не так ли? — сказал Лучано, пока Гаэтано делал вид, будто объясняет им, что изображено на картине.
— Невероятно, — согласился Скай.
Это был прежний Люсьен Мулхолланд, в полном порядке, живой и здоровый. Похоже, он чувствовал себя свободно в окружении знатных людей и был на дружеской ноге с Гаэтано, который задал свой обычный вопрос:
— Как дела у моего брата?
— Хорошо,— ответил Скай,— Он учит меня фехтованию.
— Хорошая идея, — заметил Лучано,— Здесь тебе нужно быть осторожным Гаэтано не будет спорить, если я скажу, что его отец и братья — опасные люди, даже если сегодня вечером они ведут себя безупречно.
Гаэтано грустно покачал головой:
— Но дело не только в моей семье. Нуччи собираются в своей старой башне, и, боюсь, они намереваются устроить нашей семье что то плохое во время свадебных Церемонии.
— Как Джорджия? — спросил Лучано, — Ты ведь ее знаешь, как и Фалко, не так ли?
— У нее все прекрасно, — ответил Скай. — Она уезжает в Девон со своей подругой Элис, то есть они оба уезжают — она и Николас. Тебе, наверное, известно, что это новое имя Фалко?
— Да,— сказал Лучано.— Джорджия выбрала это имя, когда мы планировали перевести Фалко. Мне до сих пор не верится, что мы сумели это сделать. Конечно, мы добились этого главным образом благодаря самому Фалко. Все могло бы провалиться, не будь он таким решительным.
— Он и сейчас такой,— заметил Скай.— Просто горит желанием явиться сюда и навестить свою семью. Но это было бы настоящим безумием, правда? Даже если бы его талисман смог привести его в Джилию, его бы узнали. А ведь все думают, что он мертв!
— Было бы прекрасно снова его увидеть,— вздохнул Гаэтано.
— Мы с Родольфо работаем над проблемой талисманов,— сказал Лучано.— Можно мне прийти к тебе завтра в монастырь?
Скай едва успел сказать «да», когда объявили о том, что обед подан, и герцог повел всех в столовую комнату, которая была еще роскошнее, чем гостиная. Одного только стола было достаточно, чтобы Скай занервничал. Дома он ел на кухне с Розалинд или же они ели сидя перед телевизором и держа тарелки на коленях, а здесь был длинный стол с мраморной столешницей и огромным серебряным орнаментом в центре стола, с серебряными канделябрами и бокалами.
К счастью, ему указали на место между Лучано и Гаэтано, напротив Беатриче, поэтому, хотя он и не мог говорить о том, что его занимало больше всего, его положение было не таким уж пугающим. Родольфо провел большую часть обеда, разговаривая с Сульеном и герцогом, и Скай понимал, что два старших Страваганта находились в таком же напряжении, как и он с Лучано. Думая об этом, Скай чувствовал облегчение.