желали, чтобы скорее наступила осень, чтобы он скорее остался только воспоминанием. А в
конце сентября дождливым вечером у дома напротив собралась большая толпа. Я не поняла,
что случилось, и спросила об этом в местном чате. Через несколько минут одна девушка
написала, что оттуда выбросился какой-то мальчик.
Пошло оживлённое обсуждение, люди с огромным интересом говорили о его смерти,
жестоко шутя, в тайне от самих себя радуясь тому, что они живы. Я долго сидела у экрана,
зачем-то всё это читая, пока на клавиатуру не стали падать слёзы. Потом я выключила
компьютер и открыла окно. Я прошептала: “Прости меня! Прости нас с братом, прости за то,
что не услышали твоего крика, прости, что мы смеялись, прости нашу жестокость!”
Часть меня верит в то, что это был не тот человек, из чьей квартиры всё лето звучала песня, и
убеждена в том, что, если даже это был он, мне совершенно не за что себя винить. Другая же
часть души до сих пор стыдится моих тогдашних мыслей и слов, которые никогда не сгниют
вместе с прошлогодней листвой.
Однажды я поделилась этой историей с Вадимом, и пожалела об этом. Мы встречались с ним
почти полгода. Это был сильный человек с жестоким характером и чёрным сердцем. Меня
привлекала его уверенность в себе, его манеры и поведение – он вёл себя так, словно он
властелин мира. Как-то на вечеринке по случаю его крупного выигрыша в лотерею (Вадиму
всегда очень везло, его даже называли любимцем судьбы) я подошла к зеркалу, чтобы
поправить макияж. Он подошёл сзади и обнял меня, а потом сказал, глядя на наши
отражения: “Мы боги”. Мой двойник улыбнулся ему, слегка прикрыл глаза и медленно
повторил его слова. Вадим признавался мне, что все его девушки, которых было немало,
быстро надоедали ему, но со мной у него всё обстояло иначе. По его словам, он видел во мне
продолжение себя, свою часть, своё отражение. Когда он в очередной раз заявил, что мы с
ним одной крови, я рассказала ему про ту песню и погибшего мальчика, а он просто
рассмеялся. Я знала, что так будет. Знала, что для него любое проявление совести –
непозволительная слабость. Я не ждала другой реакции – лишь надеялась, что этот смех не
ранит меня. Но он ранил, и я ушла от Вадима в тот же вечер. Он постоянно ревновал меня и
твердил, что никогда не отпустит. Об этих словах теперь иногда напоминает небольшой
шрам возле губы, но всё-таки он не сумел удержать меня, и это было моей маленькой
победой в поисках себя.
Когда я вышла из подъезда, начался дождь. К счастью обычный, и я впервые обрадовалась
ему. Была уже глубокая ночь, а по городу не ходило такси, поэтому мне не оставалось
ничего другого, как, прихрамывая, идти до дома пешком в надежде на скорое превращение.
Вдали кто-то играл на гитаре, и грустная мелодия гармонично вплеталась в музыку дождя. Я
растворялась в ней, и шла за этой мелодией, как Тесей за золотой нитью в лабиринте
Минотавра, до тех пор, пока музыка не смолкла, уступив место лаю бродячих собак.
– У тебя такой вид, что сам дьявол расплачется.
Ветер сидел на автобусной остановке с гитарой в руках. Кажется, у него появилось новое
хобби – издеваться надо мной. Хотела бы я разделить его веселье.
– Зачем ты вернулся? Вспомнил, что оставил в запасе немного шуток?
– Я сказал, что буду ждать тебя внизу. Ты забываешь всё стремительней, чем даже хотелось,
– ответил Ветер, указав на место рядом с собой.
Я приняла его приглашение и присела рядом.
– Сыграй ещё что-нибудь. Мне это очень нужно.
Ветер отложил гитару.
– Я играю не для всех.
Ко мне подбежала лохматая дворняга, уткнулась в коленку влажным носом, пристально
посмотрела на моего собеседника и убежала, виляя хвостом. Я с завистью проводила её
взглядом. Конечно, жизнь бездомной собаки не легка, и всё-таки она до конца останется
собой, сохранит естественность и внутреннюю цельность. Её прочный мир трудно
разрушить. Человек же изначально обречён на картонный макет мироздания, который он до
самой смерти вынужден неустанно подклеивать изолетной, придумывать на месте пустот
что-то нерушимое и вечное, потому что если изолента закончится, ему будет трудно выжить.
– Играешь только для себя? – спросила я, окинув взглядом безлюдные улицы.
– Если ты не видишь чего-то, это не значит, что этого нет.
Я мысленно повторила его слова. Похожие слова мне говорил Саша, когда в наших беседах
речь заходила о мире за гранью – я ставила под сомнение вопрос о его существовании.
Теперь, по крайней мере, я знаю, что за чертой что-то есть. Но этого мало. Я хочу знать
больше.
– Зачем ты ждал меня?
– Хотел пригласить тебя в одно место.
Ветер достал из кармана какую-то бумажку и протянул мне.
Это оказался билет в театр на спектакль “Гамлет”. Насколько я знала, в городе когда-то был
театр, но он недавно сгорел. Шутки не кончились. Представление начиналось через
пятнадцать минут в каком-то здании на Стеклянной улице.
– И как это понимать? В лучшем случае, я попаду туда к рассвету.
Ветер встал и знаком приказал мне сделать то же самое. Когда я поднялась, он зашёл за
спину и, произнеся что-то неразборчивое, закрыл мне глаза руками. Я ощутила сильное
головокружение и тошноту, а потом всё внутри сжалось, стало душно и жарко, возникло
такое чувство, будто во мне горят тысячи костров, через которые прыгают резвые черти под
хохот пьяных ведьм, славящих шабаш. В голове всплывали неясные образы и
отвратительные видения – чёрные пауки ползли по стенам, превращаясь в шипящих змей,
которые заползали в появившийся из пустоты мраморный гроб, заполняя его скользкими
кольцами своих длинных тел, потом картина стала меняться и возникла молчаливая траурная
процессия: лица шествующих были раскрашены – одни напоминали весёлых клоунов, а
другие походили на унылых мимов; вскоре они распались на куски сырого мяса, которые тут
же облепили большие красные мухи. Я закричала, но не услышала своего крика. Ветер убрал
руки, и всё сразу исчезло. Рядом с нами уже не было автобусной остановки. Мы находились
в совершенно другом месте. Это была Стеклянная улица.
– Вот мы и пришли.
– Это же казино, – сказала я, взглянув на здание, перед входом которого мы стояли.
Ветер кивнул и пошёл внутрь. Сзади меня окликнул чей-то громкий мужской голос, и, не
оглядываясь, я нырнула в двери казино. Мы прошли мимо автоматов, игровых столов и
подошли к бару. Ветер заказал нам выпить.
– За что пьём? – спросила я, подняв стакан.
– Не чокаясь – коротко ответил он.
В связи с последними событиями у меня накопилось столько вопросов, что я не знала с какой
темы начать, как правильно построить разговор, чтобы добиться хотя бы малозаметных
просветов. Я обдумывала это, разглядывая публику. Она была совершенно разная: от
шумных мужчин и женщин в дорогих костюмах и платьях, курящих элитные сигары до
тихих стариков в старых протёртых куртках. Их всех объединяло только одно – жажда денег
и риска, погоня за призрачной и пустой мечтой о внезапном обогащении. Вадим часто таскал
меня по таким заведениям. Я ещё могла понять бедных пенсионеров в мелких казино, но
тугие кошельки, обнимающие вульгарно визжащие бриллианты, всегда вызывали во мне
только омерзение.
Мы допили в молчании, а потом Ветер повёл меня через служебный вход. Это был длинный
коридор со множеством комнат. В одной из них дверь была приоткрыта. За большим столом
сидели наркодельцы и расфасовывали “товар” в прозрачные упаковки. Один из них заметил
нас и приветственно махнул Ветру рукой. Дальше коридор поворачивал направо. Там была
лишь одна комната, дверь которой была распахнута настежь. Внутри перед маленькой