подозревая, что ему было хорошо известно о том, что я не курю.
– Трудно поверить, что ты действительно хочешь помочь, – сказала я скептически, оценивая
такую вероятность.
– Я не прошу тебя верить в это.
Ветер замолчал и посмотрел в окно, откуда за нами наблюдала гибельная ночь, прижимая к
стеклу своё прохладное гибкое тело и маня к себе, как ненасытная блудница манит в свою
хижину запоздалых путников.
– Скоро луна станет яркой. Не хочешь прогуляться? – спросил он.
Я согласилась, главным образом из-за обычного любопытства – угадать его мысли было всё
равно невозможно, а в том, чтобы держаться от него подальше, я не видела никакого смысла.
Впрочем, была и другая причина, которая имела бледные очертания, и оставалась для меня
не разгаданной.
Когда мы прошли вдоль старых кирпичных домов, готовых рухнуть в любую секунду, и
спустились по вымощенной камнем улице, я уже знала, куда он ведёт меня. За ближайшим
поворотом переулка находилось городское кладбище. Оно было небольшое и огорожено
лишь частично. Моей могилы там не было. Я уже давно не ходила туда, хотя изначально это
был мой привычный маршрут, когда я возвращалась в общежитие из “Лысой горы” (клуб
располагался вблизи кладбища) – такой путь был самый безопасный.
– Зачем мне идти туда? – спросила я Ветра, как только увидела ржавые перекошенные
ворота, за которыми расстилался мягкий зеленовато-синеватый туман.
– Навестишь старых друзей.
Я не испытывала ни малейшей привязанности к кому-либо из дождливого города, но его
слова вызвали во мне неясную тревогу и уничтожили желание ещё что-либо спрашивать.
Два плачущих ангела, обнимающие обросшие мхом кресты, в эту ночь казались мне
особенно печальными и беззащитными. Мне нравились эти надгробные скульптуры: было
видно, что они созданы искусным мастером. Один из ангелов обнимал крест лишь одной
рукой, другая его рука тянулась вверх. Я знала, что на ней сидит маленькая серая бабочка,
каменная, но в то же время удивительно живая.
Мы свернули с главной аллеи на узкую тропу, и пошли между могил, которые тесно жались
друг к другу, словно напуганные нашим поздним вторжением. Одни из них были обнесены
узорными железными оградами и украшены богатыми мраморными памятниками, другие –
неухоженные, заросшие мхом и репейником. Чем дальше мы углублялись, тем заброшенней
становились могилы, многие из них давно провалились в землю, а некоторые были
придавлены стволами деревьев. Наконец, мы вышли на небольшую полянку, которая
заканчивалась крутым обрывом. Там, под высокой елью, я увидела три могилы. Это были
свежие захоронения. Ветер остановился возле них. На плитах не было никаких дат и
надписей, были лишь фотографии, увидев которые, я почувствовала, что земля уходит у
меня из-под ног. Мама, отец и Саша. Как такое вообще могло произойти?! Они ведь никогда
не были в этом городе! Стараясь заглушить в себе приступ истерики, я обратилась к Ветру:
– Что это значит? Они ведь не умерли. Умоляю, скажи, что это не так!
Я опустилась на землю и, зажмурившись, стала потирать виски, пытаясь заставить себя
поверить, что мне это только привиделось.
– Они мертвы здесь, – тихо ответил он.
– Это из-за меня? – мой голос дрогнул.
– Можно сказать и так. Но в твоём мире они все по-прежнему живы. Это кладбище не для
местных жителей – оно для их близких, с которыми им уже вряд ли удастся встретиться, – он
протянул мне руку, помогая подняться.
Когда спустя несколько секунд я осознала, что с родными всё хорошо, то обнаружила
странную вещь: Ветер по-прежнему держал мою руку. Я вопросительно посмотрела на него,
и только в этот момент поняла, что именно в нём изменилось – в его глазах появился какой-
то мягкий глубокий свет, который раньше был ему совершенно чужд.
Неожиданно у меня за спиной заиграла музыка, и под серебряными деревьями, недалеко от
себя, я увидела мерцающую женскую фигурку, склонившуюся над старым, потёртым
роялем, который я отчего-то не заметила раньше. Девушка играла, едва касаясь клавиш
тонкими полупрозрачными пальцами, и по дремлющему кладбищу разливалась тихая и
печальная мелодия “Лунной сонаты” Бетховена. Чёрные кружевные рукава её платья
блестели, как шёлковые крылья. Она играла, а с дерева медленно сыпались янтарные листья,
падая на рояль, сверкая своим последним теплом, опускаясь на её волнистые рыжеватые
волосы. Глаза девушки были закрыты, а губы её замерли в странной полуулыбке, целиком
обращённой к музыке. Конечно, я слышала эту мелодию и раньше, но не догадывалась, что
она может звучать так красиво. Меня охватила невероятная лёгкость, казалось, ничего теперь
не имеет значения – только эта льющаяся прямо в душу успокаивающая музыка, только
падающее с деревьев тленное золото, только моя тонкая рука в холодной руке Ветра. В
голове, затуманивая рассудок, звучали непонятные мысли и желания: “если бы он сейчас
поцеловал меня, я бы не стала возражать, и даже ответила ему порывистым и горячим
поцелуем”. Но, как только я сама потянулась к нему, музыка внезапно оборвалась. Он резко
отстранился и взглянул на меня с колючей усмешкой. Его тёмные глаза снова выражали
знакомое равнодушие, смешанное с презрением.
Ругая себя за свои непонятные действия, я отвернулась от него и пошла к девушке, которая с
интересом наблюдала за нами, стоя возле чёрного рояля, чья краска давно облупилась. Она
была похожа на сказочную фею, сошедшую с иллюстраций книг, которыми была забита
комната Радуги.
– Здравствуйте, Иллюзия, – ласково сказала она. – Вам понравилась моя игра?
– Это было волшебно!
Я пробежала пальцами по клавишам, и удивилась, поняв, что инструмент совсем расстроен.
– Вы пришли сюда ночью, чтобы играть? – спросила я девушку, которая переключила своё
внимание на моего ночного спутника, стоявшего недалеко от нас.
Какое-то время она ещё изучала его, прежде чем ответить мне.
– Да. Я всегда прихожу сюда в этот час.
– Вы смелая девушка, – сказала я, улыбнувшись ей.
– Я ничего не боюсь, кроме забвения. Когда-то я была известной пианисткой, а теперь меня
никто не приходит слушать. Это так грустно, вы не находите?
В этот миг её ноты подхватил сильный порыв ветра и унёс их на дно оврага, бросив лежать
среди грязных бутылок и прочего мусора. Она молча подошла к краю и долго смотрела вниз,
как свергнутая, но хранящая в себе остатки былой гордости, принцесса, которая спустя
много лет вернулась в родные края, забралась на высокий мыс и устремила взгляд на
развалины своего некогда величественного замка, чьи камни давно смешались с камнями
прибрежных скал.
– Я помогу вам собрать их, – сказала я, приблизившись.
– Не надо, – покачала головой девушка и вернулась к своему инструменту.
– Почему? – не поняла я.
– Потому что я больше не буду играть, – ответила она, захлопнув крышку рояля.
Однажды я похожим образом заявила маме о своём нежелании ходить в музыкальную
школу. У меня были способности, мне нравилась музыка, нравилось играть на пианино, но
неуравновешенные учителя и навязчивая идея мамы сделать из меня нового Моцарта
постепенно отбили у меня всякое желание заниматься. Это не было детским капризом, но
мама не могла воспринять моё решение по-другому. Она даже не представляла, как больно
было всё время чувствовать, что я не оправдала её надежд.
– Мне нужно уходить, – сказала девушка, стряхнув с волос маленький листик.
– Вы больше не придёте сюда?
Эта девушка ничего не значила для меня, но я чувствовала в ней что-то родное, мне хотелось