углу, как и тяжёлый едкий дым, проникающий в лёгкие, горящие здания, дотлевающие
остовы автомобилей, обугленные кости… Разрушение, разрушение, бесконечное
разрушение! Я уже почти бежала. Ни за чтобы бы не примкнула к вампирам по собственной
воле. Их кредо – это ведь анархия, нигилизм, которые никогда, по сути, не были мне близки.
Если я встречала при жизни на своём пути приверженца подобной философии или,
например, какого-нибудь вдохновлённого фаната Чака Паланика, то сначала мы обычно
находили общий язык, как люди, на первый взгляд, интересующиеся одинаковыми вещами и
читающие одни и те же книги, а в конце беседы меня почти презирали и ненавидели. Мне
нравились их целеустремлённость, бунтарство, сопротивление, борьба с навязанными
моделями поведения, фальшивыми ценностями, но многие их мысли, методы
разрушительной борьбы казались мне неверными и бесплодными.
В конце улицы, усеянной осколками битого стекла, моё внимание привлёк грузовик, возле
которого собралась большая толпа, среди неё, приблизившись, я увидела Грома. Он
раздавал людям оружие, попутно объясняя как надо им пользоваться. Камень и ещё
несколько человек в форме помогали ему. Когда Гром заметил меня, на его лице отразилась
радость, вероятно, из-за того, что он увидел меня живой.
– Ты как раз вовремя, – сказал он, подойдя ко мне с пистолетом в руках. – Через несколько
минут мы отправляемся на площадь. Вампиры заявили, что это будут мирные переговоры, но
и дураку ясно – сегодня нам объявят войну. Они призовут всех сдаться, и, думаю, многие
выберут их сторону – вампиры сделали всё, чтобы запугать людей. Ты и сама это видишь.
Однако не всё безнадёжно, у нас есть оружие, которое…
– Гром, – прервала его я, – искренне желаю вам победы, но с вами я не поеду. Если ты
помнишь, когда-то я расспрашивала тебя о мальчике, которого ищу здесь. Меня интересует
только он и его судьба. Можно сказать, это моя цель, и я не могу пожертвовать ей ради
распрей города, из которого мечтаю скорее вырваться.
Он покачал головой, но не стал настаивать.
– Вот, возьми, – сказал Гром, протянув мне оружие. – Оно пригодится тебе. Возможно, мы
ещё встретимся с тобой. А теперь мне пора.
Я взяла пистолет и, поблагодарив его, пошла дальше, думая о том, как пережить этот вечер и
где же мне искать свои ответы и спасение. Проходя мимо “Лысой горы”, мне показалось, что
я увидела парня похожего на Андрея. Мне не раз приходилось здесь так обманываться, но
всё-таки проигнорировать это было нельзя, поэтому я последовала за ним в клуб.
Внутри играла арабская мелодия, вплетая в воздух образы экзотических дворцов,
живописных садов с диковинными фонтанами, картины шумных базаров, наполненных
ароматами специй, яркими, как сказочные ларцы, шелками, виртуозными торговцами в
белых куфиях, выразительными глазами восточных красавиц…
Я пробиралась к стойке бара, когда почувствовала на себе чей-то взгляд. Мне потребовалось
всего несколько секунд, чтобы вычислить моего наблюдателя. В дальнем углу клуба стояли
два кожаных дивана с низким столиком посередине, там сидела бледная белокурая девушка в
облегающем голубом платье и курила кальян – при этом она почти не сводила с меня
пытливых блестящих глаз, говоривших мне о чём-то первостепенном, о том, мимо чего
нельзя было просто пройти мимо. Я остановилась и пригляделась к ней внимательней: у неё
были очень светлые волосы, брови и даже ресницы, словно их покрывал колючий иней, а
густой дым, который она выпускала изо рта, казался тем ледяным паром, что клубится в
морозный день полупрозрачным облачком возле губ. Заметив мой взгляд, девушка
заговорщицки улыбнулась и дала мне знак присоединиться к ней. Но прежде, чем решить,
как следует действовать, я поняла, что знаю её. В первый момент это поразило меня. Потом я
вспомнила слова Мира о том, что иногда в Город с помощью снов могут приходить люди из
моей реальности, моей прошлой жизни. Возможно, именно так Лекса оказалась здесь. Эта
девушка, которую я считала своей подругой, но, которая (как это часто бывает) оказалась
лишь попутчиком, без раздумий свернувшим на свою развилку, когда закончился наш общий
путь.
Глава 18
Сколько их бьётся,
Людей одиноких,
Словно в колодцах
Улиц глубоких!
Я тороплюсь,
В горло вцеплюсь —
Вырву ответ!
Владимир Высоцкий
Я решила не задавать ей напрямую этих вопросов, позволив непринуждённой беседе самой
расставить всё на места.
– Вижу, ты тоже узнала меня, сестрёнка, – сказала она, когда я подошла к ней. – Как тебе моё
настоящее лицо?
Она заметно изменилась, но я не сомневалась, что передо мной именно она: тот же
спокойный тягучий голос, те же тонкие черты безупречного фарфорово-чистового лица,
плавные жесты, прямые густые волосы, которые, однако, теперь были совершенно белые,
глаза её тоже поменяли свой цвет – их красноватые радужки волновали меня больше всего.
– Что случилось с твоими волосами?
Услышав мой вопрос, Лекса насмешливо посмотрела на меня.
– Разве ты не видишь? Я альбинос, – сказала она, – и всегда была такой, просто искусно это
скрывала. Правильный крем, тёмная краска и линзы верно служили мне на маскараде моей
жизни.
– Ты умерла?
– Умерла? – удивилась она. – Ну, в каком-то смысле да. От той Лексы, которую ты знала,
мало что осталось. А что ты тут делаешь?
Этот вопрос мне самой не терпелось ей задать, но она опередила меня.
– Помнишь, я рассказывала тебе о своём брате?
Она кивнула.
– Можно сказать, я ищу его здесь.
– Но он умер.
– Как и я.
– Глупости! С кем я тогда разговариваю?
– Возможно с призраком прошлого, который явился к тебе во сне.
Она улыбнулась и, немного поддавшись вперёд, медленно поцеловала меня в лоб.
– Мне всегда нравилось твоё воображение. Своим размером оно может соперничать с
Галактикой. Но всё же это тебе пора просыпаться, – вдруг сказала она. – Ты должна его
отпустить. Не забывать, но отпустить. Понимаешь?
Я вспыхнула. Её слова напомнили мне о моих беседах с психологом, той назойливой
женщиной, уверенной, что ей всё обо мне известно и неустанно твердившей что-то о
посттравматическом стрессе.
Что она может смыслить в этом? Такое нельзя просто вычитать из книг. Это нужно
испытывать. Нужно знать, какого это – в первый раз протирать пыль в осиротевшей комнате,
ещё хранящей в себе энергию жизни того, кто был частью тебя. Внутри всё противиться,
словно ты совершаешь какое-то предательство, словно стирая пыль, ты пытаешься
уничтожить память, и хотя ты хорошо знаешь, что всё вовсе не так, тебе необходимо
доказать это. Поэтому я сделала татуировку – букет незабудок на моей ступне, перевязанный
железной цепочкой, говорил о том, что пока я жива и хожу по своей фертильной земле – я
всегда буду помнить его и те чувства, которые я испытала, когда он умер.
– Нет, не понимаю, – ответила я. – Отпустить – значит отвыкнуть, убить в себе любовь к
нему и всё только потому, что тебе больно. Андрею было в тысячу раз больнее, когда он
умирал! Я должна помнить эту боль, нельзя предавать его, ведь я единственная, кому он был
действительно важен! – я посмотрела на Лексу и вздохнула. – Наши взгляды во многом
близки, однако в этом ты вряд ли поймёшь меня.
– Напротив, – возразила Лекса, – думаю, я хорошо понимаю тебя. Это как второй ритуал
прощания. И всё-таки мне кажется ты больше боишься потерять не его, а себя.
– Хм, – я задумчиво посмотрела на неё, – по-твоему, я не должна этого бояться?