мере заслужившими свою участь из-за собственной слабости и неспособности на борьбу. И
всё-таки во мне ещё были силы на прощальное сопротивление: я решила, перед тем, как
Город вместе с вампирами подпишут мне свой приговор, попытаться спасти их – таких же
обречённых, как и я. Это было моё неожиданное и удивительно твёрдое решение. Именно с
такими мыслями и намерениями я отправилась на центральную площадь.
Уже заметно стемнело. На дорогах, вопреки обыкновенному, было полно машин. Они
неслись на бешеных скоростях в тщетных попытках спасти своих владельцев от нависшей
опасности. Это напомнило мне движение в моём городе. Я любила ходить пешком и
ненавидела московские дороги, где среди летящих железных убийц беззащитному пешеходу
не было места. Порой мне казалось, что машины изобрели вовсе не для облегчения
человеческих жизней, а чтобы их отнимать друг у друга, а также у никому ненужных
животных, которым не хватает ума держаться от них подальше. Несколько раз меня едва не
сбивали на скоростных трассах, которые с каждым годом становятся только быстрее и всё
больше поедают зелёные оазисы городов. Не спорю, это происходило в основном из-за моей
природной отрешённости, рассеянной задумчивости, но от этого всё переживалось ещё
острее – словно город хотел сказать мне: “Раз ты такое странное существо и не похожа на
моих пулемётных роботов, спешащих урвать себе кусок пожирнее на неминуемом пути к
смерти, то тебе совершенно нечего делать в моих суровых джунглях – разве что стать чьей-
то лёгкой добычей”.
Шумные встревоженные голоса стали долетать до меня ещё за сотни метров до площади.
Занервничав, я ускорила шаг и вскоре была уже на месте, рассматривая грядущее поле боя.
Площадь была разделена небольшой деревянной сценой, предназначенной для проведения
концертов и театральных мероприятий, на которой теперь расположились несколько
вампиров, чтобы использовать её как трибуну. За ней толпились перепуганные люди,
вероятно, самовольно перешедшие на их сторону. Боевые действия ещё не начались, но от
собравшихся перед сценой людей, вооружённых самым различным оружием, я узнала, что
вампиры уничтожили первых смельчаков, которые, не дождавшись, когда те объявят о
начале переговоров, покинули ограждение и осмелились подойти к ним со своими
просьбами и вопросами. Я попыталась отыскать в толпе Доктора и его команду, поскольку,
скорее всего, надежды можно было возлагать лишь на этих людей. С этой целью, не увидев
их вокруг себя, я стала продвигаться вперёд к ограждению. Как ни странно, мне не было
страшно – даже, наоборот, меня подбадривало уверенное и сильное воодушевление, впервые
пришедшее ко мне за долгое время.
Подойдя к ограждению, я стала свидетельницей отвратительного зрелища: у самой сцены в
серебристом платье из тонкого муслина невысоко от земли кружилась Радуга, покрывая
поцелуями и грызя, как уайльдовская Саломея, чью-то изуродованную голову. Маленькая
хищница научилась не только убивать, но и получать от этого извращённое удовольствие.
Когда она почувствовала меня и обернулась, на её окровавленном лице появилось злобное
презрение и, расхохотавшись, Радуга швырнула в меня оторванную голову. Отскочив от
тела, она упала к моим ногам, и в её искажённых чертах я узнала лицо Грома. Сердце
наполнилось сожалением и острым негодованием. В Радуге больше не осталось ничего
человеческого, а во мне – никакого сочувствия к ней. С каждой секундой во мне крепко
неколебимое убеждение: если мне суждено остаться в этом городе, я сделаю всё, чтобы эти
чудовища не победили. В голове гулко прозвонил колокол: настало время решающей битвы.
Отлично отдавая себе отчёт, я перелезла через ограждение и, достав пистолет, выстрелила в
неё. Пуля лишь слегка задела её изворотливую плоть, но от моих глаз не скрылось, что это
причинило ей боль, и кожа на месте царапины приобрела ядовитый окрас. Радуга сделала
попытку кинуться ко мне, но ослабла и упала на землю, извергая агрессивные проклятия и
угрозы. Услышав над головой шорох, я посмотрела вверх – с крыш ближайших домов, как
стая летучих мышей, ко мне устремились сразу несколько десятков вампиров с единым
устремлением скорее растерзать отчаянную девчонку, у которой хватило духу так дерзко
бросить им вызов. Сзади до меня доносился нерешительный ропот людей, которые ещё не
знали, как им следует поступить. Я стреляла, пока не кончились пули, а потом, когда меня
сбили с ног и стальные пальцы мёртвой хваткой вцепились в плечи, закрыла глаза, подумав о
том, что если в этот момент мне суждено умереть, навсегда исчезнув из любых возможных
миров и реальностей, то эта смерть не самая ничтожная: я боролась до конца, не сдалась и
сохранила себя.
– Отпустите её, – неожиданно у меня над головой раздался знакомый голос.
Открыв глаза, я с любопытством взглянула на Мира, возвышавшегося на краю сцены. Он и
раньше одевался слишком вычурно, однако в этот день он превзошел самого себя – словно
богатейший принц, пришедший на коронацию, Мир стоял в своей длинной пурпурной тоге
до пола, отделанной серебряной бахромой и украшенной маленькими жемчужинами,
которые отливали лунным светом и казались удивительно чистыми и нежными, как
заставшие ангельские слезы; поверх тоги на нём была надета, окаймленная мехом и
колышимая ветром, роскошная мантия из алого бархата.
Поступок Мира был непонятен мне. Зачем ему понадобилась моя жизнь, и на что он
надеялся? Скорее всего, внутреннее убеждение, странная вера в мою избранность заставили
его отложить эту казнь. Когда меня отпустили, я поднялась и, задрав голову, чтобы
посмотреть ему прямо в глаза, спросила:
– Надеюсь, ты не ждёшь, что я кинусь сейчас благодарить тебя и выберу сторону вампиров?
Он улыбнулся и медленно спустился ко мне.
– Кто бы мог подумать, что даже перед лицом смерти, ты будешь упрямиться и всеми силами
пытаться контролировать себя – свою истинную сущность.
– Я не такая, как вы и не хочу уподобиться вам! – резко ответила я.
– Чем мы тебе так не нравимся? – на удивление мягко спросил Мир.
– Вам не приходило в голову, что бессмысленные разрушения и убийства – не самые
хорошие вещи.
– Глупышка, на свете не существует плохих и хороших вещей, – сказал он, подойдя ко мне
ближе, – есть только наше собственное к ним отношение, поэтому твои слова – не что иное
как проявление совести, которая нужна лишь слабым дуракам, любящим плутать по дорогам
заблуждений, страстно веря, что их совесть священна и правдива. Разве ты одна из них? Я в
этом сомневаюсь.
– А ты научись смотреть на других не через призму себя.
– Как лицемерно!
Мир подошёл ко мне почти вплотную. Его выразительные глаза отливали кровавым
золотом, притягивающим и жутким. Глядя на него, неожиданно для себя я подумала,
насколько же он красив. Всё это шло в разрез с моим отношением к нему, но мне было
трудно не восхищаться его вкрадчивым голосом, гибкой кошачьей грацией, копной длинных
тёмных волос, развевающихся за его спиной, как тёмные крылья, удивительной силой,
опасной демонической красотой, восставшей из глубин непостижимого мрака.
– Стань одной из нас, – прошептал он, почти касаясь губами моего уха. – Это моё последнее
предложение. Присоединившись к нам, ты, наконец, полюбишь своё существование и
сможешь обрести то, о чём так мечтаешь.
– И о чём я мечтаю? – спросила я, сделав вялую попытку избавиться от сладкого тумана,
прокравшегося в мою душу.
– Разумеется, о любви, – с готовностью ответил Мир. – О необузданном порыве страстей,