Перестук легких сандалий гонца вплетался в глухой топот сапог стражников, спешно исполнявших приказ. Никто не решался сказать и слова. Канцлер снова повернулся к герцогу и низко согнулся, коснувшись лбом коленей. Медленно он встал на колени и наконец набрался смелости посмотреть на сандалии Герцога.
— Я глубоко сожалею, что Вы подверглись столь неудовлетворительному посланию.
В приемной зале воцарилась тишина. Грубый камень стен большого помещения напоминал всем посетителям, что когда-то это место было частью крепости. С арочного потолка, выкрашенного в синий цвет полуночи, смотрели застывшие навеки звезды солнцестояния. Высокие прорези окон открывали вид на раскинувшийся вокруг город.
В городе не было ни единого строения выше цитадели Герцога на холме. Когда то на вершине стояла крепость, и под защитой ее стен круг черных камней тянулся к небу, средоточие мощной магии. Люди рассказывали сказки о том, как камни были повалены и их злая сила побеждена.
Эти самые исполины с отчасти износившимися, отчасти намеренно стерыми с их поверхности древними рунами теперь лежали распрастертые вокруг герцегского трона, вровень с серым, выложенным плитами в обход их полом. Черные камни указывали направления пяти сторон известного света. Согласно молве под каждым камнем была четырехуголная яма, где обладающие магическими способностями враги древней Калсиды погребались заживо. Расположившийся в центре трон напоминал всем, что Герцог восседал там, где, в былые времена, нога человека без страха не ступала.
Герцог разомкнул губы, и паж, державший миску с прохладной водой, вскочил на ноги и метнулся вперед. Мальчик упал на колени и протянул ее канцлеру. Канцлер же, передвигаясь на коленях, приблизился к герцогу и поднес миску к его губам.
Тот склонил голову и отпил воды. Когда он оторвался от чаши, еще один слуга материализовался поблизости и подал канцлеру мягкий отрезок ткани, что бы тот мог промокнуть лицо и подбородок Герцога.
Герцог позволил канцлеру вернуться на место. Утоливши жажду он был готов говорить.
— Были ли еще известия от наших доверенных агентов из Дождевых Чащоб?
Канцлер сгорбился еще пуще. Подол его одеяния из тяжелого красно-коричневого шелка лужей распласталось вокруг него. Кожа головы канцлера виднелась сквозь редеющие волосы.
— Нет, наипрославленнейший. Со стыдом и великой грустью я вынужден сообщить вам, что новых известий от них не поступало.
— Соответственно, нельзя ожидать скорого прибытия драконьих субстанций, так? — Герцогу знал ответ, но пожелал принудить Эллика его озвучить.
Лицо канцлера опустилось почти до самого пола.
— Блистательный господин, к своему стыду и смятению, должен признать, что до нас не дошло известий о поставках подобного рода.
Герцог какое-то время обдумывал сложившуюся ситуацию. Ему было слишком сложно держать веки полностью открытыми, громкая, отчетливая речь требовала слишком больших усилий. Многочисленные золотые кольца, обильно украшенные драгоценными камнями, едва держались на его костлявых пальцах и руки его едва могли подняться под их тяжестью. Роскошная мантия его величая не могла скрыть его чрезмерную худобу. Он чахнул, умирал прямо у них на глазах, поднятых к нему в ожидании. Он должен был ответить, он не мог допустить показаться им слабым.
— Так мотивируйте их, — тихо произнес он. — Разошлите доверенных ко всем возможным партнерам, о которых нам известно. Отправьте им особые дары, побудите их быть беспощадными. — Не без труда он вскинул голову и повысил голос, — Стоит ли отдельного упоминания тот факт, что ежели я умру, вы будете погребены подле меня?
Его слова должны были заполнить зал, вместо этого он услышал то, что услышали его слуги — гневный вскрик старого, умирающего человека. Недопустимо, чтобы такой как он умирал без престолонаследника! Он не должен сам говорить за себя, его наследник должен был бы представлять его, кричать на придворных, принуждая к немедленному повиновению. Вместо этого ему приходится шептать угрозы, шипя как беззубая старая змея.
Как до этого дошло? У него были сыновья и даже слишком много. Некоторые были настолько амбициозны, чтобы попытаться убить его. Кого-то он отправил на войну, кого-то в пыточные застенки за наглость. Нескольких благоразумно отравил. Если бы он знал, что болезнь унесет не только выбранного им наследника, но и оставшихся троих сыновей, он возможно оставил бы кого-то в резерве, но он не знал.
И теперь он остался лишь с одной бесполезной дочерью: тридцатилетней, бездетной с мужскими повадками и складом ума. Трижды вдова, не способная дать ребенку жизнь. Женщина, читающая книги и сочиняющая стихи. Бесполезная для него, если не сказать опасная как ведьма. И в его теле больше не осталось силы, что-бы сделать ребенка какой-нибудь женщине.