— Ход ваших рассуждений понятен. Только, извините меня, это не ход мысли, а полное отсутствие здравого смысла!
— Ладно, скажите, а что вы ощутили, когда получили такой заказ?
— Я радовался!
— Чему вы радовались?
— Тому, что у меня снова появилась работа.
— Это же, в каком смысле?
— В смысле, что к тому времени я уже год как не работал. Сидел дома, раздражал всех своим бездействием.
— Значит, решили подработать.
— Я зарабатывал на кусок хлеба! Мне платили мою преподавательскую зарплату, за каторжную работу. Но всё равно, это был праздник. Осознание того, что за две тысячи лет я буду третьим, кто изготавливает копии этих свитков, вселяло в меня мистический холодок. Иногда я замечал, что работа идет сама, помимо моей воли, а порой и без моего участия.
— Как такое возможно?
— Я тоже этого раньше не наблюдал за собой. Но то, что я видел во время работы, меня сильно позабавило. Я не вникал, почему это происходит. Я был счастлив.
— Хранителю ваша работа понравилась?
— Да. Очень!
— А он вам не говорил, насколько ваши свитки близки к оригиналу?
— В том-то и вся фишка, что мне удалось создать фотографически точную копию свитков, хранившихся у старика. Но разница всё равно есть. Моя копия — свежая, а оригиналу — две тысячи лет.
— А что старик? Хазаринов?
— Он тут же вернул мне копию и попросил показать её экспертам.
— И что сделали вы?
— Написал специалистам в Израиле, и, снабдив копию бланком ДВО РАН с заключением экспертизы, передал свои свитки сыну.
Полковник встал, и, подойдя к окну, одёрнул штору, а Михаил снова услышал неистовую силу ветра.
— Когда-нибудь такой же ветер снесёт нас на хрен с этой сопки! — Сказал Полковник.
— Да вы поэт! Сергей Валерьянович! — Воскликнул Михаил, удивляясь тому, что часом ранее он сам похожими словами передал суть настроения, овладевшего полковником.
— Как вы думаете, — спросил полковник, зябко задёргивая штору, — почему Голан так долго не предъявлял своего приобретения?
— Наверное, не спешил верить в удачу. Представьте себя на его месте. Вы отдаёте оссуарий на экспертизу археологам. А те определяют, что возраст ящика насчитывает два тысячелетия. Так?
— Так.
— И что потом?
— Результаты экспертизы — хороший повод обнародовать находку. — Замечает полковник. — Сделать сенсационное заявление, создать ажиотаж. Реклама, пиар.
— Наверное, как продюсер, вы правы.
— Нужно грамотно построить компейн на том, что Израильский окружной суд признал не только подлинность ковчега, но и само существование Йакова, Иисуса и их отца, Иосифа.
— Очень многих это приведёт в смятение.
— Вы думаете? — Спросил полковник. — Их приведёт в смятение то, что найдётся сила, которая не позволит опорочить ни находки, ни их владельцев. И никто тогда не посмеет назвать нас с вами ни мошенниками, ни корыстолюбцами.
— Полковник, если они этого не сделают, то миру придётся признать Иисуса личностью, а не мифом. И тут придётся не просто свергать все наши лживые идеалы, а конкретно переписывать историю.
— Мне нравится ваш творческий подход к делу. Будем возвращать истории истинный образ Иосифа и подлинные личности его сыновей, Иисуса и Йакова. Их окружение, их родных, и по-настоящему близких людей — семью.
— Полковник. Это неожиданное предложение.
— Вы в чем-то сомневаетесь?
— Готов ли мир к такому повороту событий?
— Курите. — Предложил вместо ответа полковник, протягивая пачку ЭлЭм.
— Спасибо. Сергей Валерьянович, в статье сказано, что израильская полиция обнаружила среди коллекции ещё несколько подозрительных изделий. Есть подробности?
— Полиция говорит, что представить их суду не решается. Пробуем выяснить по своим каналам, о чём идёт речь. Есть опасения, что этими опасными доказательствами могут стать не менее сенсационные находки, приобретённые коллекционером у тех же «чёрных» археологов. Вы с Голаном мало кого интересуете, — сказал полковник, выразительно глядя на Михаила. И добавил. — Вы оба оказались в центре борьбы большой политики. И никому не дано знать, поторопится ли Православная церковь признать истинность ковчега Йакова, и когда она определит своё отношение к свиткам ессеев. Но и там вскоре грядут перемены. И новому Патриарху уже неизбежно придётся высказать свою позицию.
— Я не буду ждать признания свитков церковью! Я буду требовать пересмотра дела теперь же.
— На основании чего?
— На основании последнего решения Израильского Окружного суда.
— Это будет не так-то просто. И потом, придётся связать два дела воедино, доказав, что свитки ессеев также являются материальным доказательством реальной исторической личности Иисуса. Но это при условии, что отыщется оригинал.
— Сергей Валерьянович, я так понимаю, что выпустят меня не скоро. — Грустно заключил Михаил.
— А куда вам спешить? — Спросил полковник с улыбкой. — Ловить похитителей? Пусть этим занимаются соответствующие службы. А вы посидите у меня. Целее будете. Своё дело вы сделали. Включили серьёзные механизмы. Дайте им исполнить свою работу. Подумайте о своих заявлениях и выступлении в суде. Я распорядился, чтобы вам создали все условия для работы. Вас поселят в медчасти. Передадут ноутбук. Допуск к Интернету по беспроводной связи. Одна просьба. Нигде не светиться. Скоро прилетит из Москвы ваш адвокат, и тогда — пожалуйста: форумы, дискуссии, ваша страничка, «Альтернативная история», требования признать Тибетское Евангелие… А пока не светитесь. Обещаете?
— Обещаю.
— Я вам почему-то верю. Если мы будем действовать сообща, кто знает, может наши старания будут не напрасны? Как думаете, Михаил Аронович? Поэтому, ещё раз прошу: не светитесь. Пока. До поры, до времени.
— Сергей Валерьянович, а почему вы мне помогаете? Из-за денег?
— Потому что меня об этом попросили. — Хохотнул полковник. — Историей ваших свитков заинтересовались на самом верху. Так что, ждать развития событий придётся не долго. И денег тоже. Президент ждать не любит.
— Президент? — присвистнул Михаил. — Сергей Валерьянович, а я могу поговорить с президентом сейчас?
— Думаю, у вас будет такая возможность. — Серьёзно сказал полковник.
— Полковник, а вы сами-то, что по этому поводу думаете?
— Что думаю? Что подлинность находки Голана, возможно, в итоге подтвердится. Возможно, и мы вернём России подлинный текст Евангелия, написанного рукой исторического Иисуса. Возможно. И будем этим по праву гордиться. Но как отразятся эти знания на миллионах верующих? Думаю, эти находки не прибавят им ни знаний об Иисусе, ни веры в него. Ковчег — это всего лишь коробка, в которой хранились останки Йакова, Его брата.
— Весть Иисуса предпринимает вторую попытку спасти мир!
— Второе пришествие? Вы то, сами, верите во всё это?
— Безусловно! А вы, Сергей Валерианович?
— Приказ будет — поверю.
— Хорошо сказано, полковник.
— Я человек военный. Неверующий. Атеист. Для меня Бога нет, а есть средневековье, в которое нас погружает религия. Моя жена твердит, что я невежда, а между тем, в церковь по выходным из дома сбегает. А после работы в дом войдёшь, а дома, точно умер кто. Прости Господи! Свечи горят, сама в платочке, ладаном всё провоняла, стоит перед распятием на коленях и плачет. Вот такое чёрно-белое кино. А чего плачет? Как-то я спросил, а она возьми да и ляпни, мол, как это Он своих мучителей простил? Вот я бы, говорит, тебе ни за что не простила. Ну, каково? Хоть из дома беги. А ведь двадцать три года вместе. Вот тебе и невежество. — Полковник закурил.
— Ладно, — сказал он, — допустим, я невежда. Кстати, что за слово такое?
— От старорусского «вежды» — глаза. Невежественный — значит незрячий.
— Вот, значит как! — Ухмыльнулся полковник. — А вы, значит, зрячие. — И что вы, зрячие, можете сказать о христианском учении?
— Что доктрина искупителей жертвы кровью Иисуса — это реакционная реабилитация человеческих жертвоприношений.