— Мм?
— Ты улыбаешься, смеешься, хорошо ешь. Этот мир для тебя.
Она покачала головой:
— Нет, это я для него. Так же как и ты, папочка.
— По крайней мере, у тебя есть еще дети. Настоящие дети. А у меня только это, — он развел руками вокруг.
— Все дети этой планеты — твои дети, Алекс.
Он промолчал.
— Мы с Дэвидом решили завести третьего.
— Ты прирожденная мать.
— Скорее, у меня на роду было написано стать матерью.
— Как дела у Дэвида?
— Его повысили. Он хочет купить нам новый дом.
Глотнув вина, она посмотрела прямо в глаза мужчине:
— Говорит, я кричу по ночам.
Алекс отвел взгляд.
— Это наше прошлое…
— Нет, это не прошлое. Ночью я чувствую боль своего ребенка. Каждую смерть, каждый взрыв.
Лицо молодой женщины застыло. Алекс вздрогнул: Лилит вернулась. Он вспомнил ее красные глаза и белые волосы; он вспомнил ее холодное "Так точно!"; вспомнил, что машина, в которой она сидела, казалась человечнее ее самой.
Лилит, девочка-солдат с бесстрастным лицом и бесстрашным взглядом. В ее сердце был долг, в голове — приказ. Она убивала и была готова умереть. Она стала матерью.
Но тут взгляд женщины потеплел, губы дрогнули в улыбке, лицо ожило:
— Алекс, а помнишь мушмулу?
— Лиля, сколько можно вспоминать об этом?
— Ты ненавидел мушмулу и сделал так, что в этом мире ее нет. Это так… так по-детски!
— Но я ведь и был ребенком! И ты тоже ненавидела мушмулу. Ее все ненавидели, а нас пичкали ею каждое утро. Бррр!
Он сел на стуле прямо, вытянул вперед руку и торжественно провозгласил:
— Дети этого мира избавлены от мушмулы!
— На ее место пришли овсянка и шпинат.
— Свято место… — Алекс вздохнул: — Но, согласись, мушмула в сто раз хуже овсянки!
— А Хелене она нравилась.
— Хелена всегда была сумасшедшей, ты же знаешь.
— Я ведь видела ее. Около полугода назад.
Алекс уставился на нее. Он был напряжен, но молчал. Лиля понимала, почему он так испытывающе с надеждой смотрит в ее лицо. Она сама так же трепетно вглядывалась в лицо Хелене на той идиотской вечеринке в Нью-Йорке, куда притащил ее Дэвид.
— Она теперь известная журналистка. И все такая же сумасшедшая.
Алекс молча не сводил с нее глаз. Лиля ковыряла десерт маленькой ложечкой.
— Ты помнишь, как она спасла нас в том пекле под Катаром? Господи, а как она все время кричала на тебя!
Алекс пошевелился:
— Лиля…
— Нет. — сказала она с внезапно затвердевшим лицом: — нет. Она не помнит ничего. Думаю это был сознательный выбор, Алекс… она столько всего пережила… но все же жалко. Что мы одни тут. — Лиля отвернула лицо в сторону.
Алекс опустил плечи и откинулся на спинку. Грустно посмотрел на Лилю.
— Мы не одни. У них другая жизнь, это правда. Но они живут, и это ты им дала такую возможность.
Лиля повернулась к нему, в глазах стояли слезы.
— Она ненавидела меня, помнишь?
— Она всех ненавидела. Я был между вами, как между молотом и наковальней.
— А теперь мы так мило болтали с ней, окруженные светским обществом с коктейлями в руках.
— Мы и делали все ради этого.
— Но все-таки она осталась собой. Когда какой-то кретин сказал ей что-то о ее последней работе, она кинула в него вилку! Представляешь? Вилка воткнулась в дверь в двух сантиметрах от его лица.
— Хелена осталась Хеленой. Хотя… прежняя она не промахнулась бы…
Они помолчали. Лиля ковырялась в десерте. Официантка принесла кофе и оставила счет.
— Лиля, посмотри на ту пару. На нее. Ты видишь?
— Угу. Заметила.
— Он идет в туалет. Извини меня.
— Брось, Алекс. Им хорошо.
— Я скоро вернусь.
Шум спускаемой воды. Эрик подошел вымыть руки. Рядом, уже вытирая их бумажным полотенцем, стоял молодой азиат.
— Эрик Ласаль?
— Мы знакомы?
— Я знаю вас. Зовите меня Алекс.
— Очень приятно, Алекс.
— Постойте, — азиат задержал его руку. — Девушка с вами…
— Это моя жена Ольга. — Эрик насторожился.
— Эрик, вы должны знать…
— Стойте! — Эрик резко вырвал руку и сделал жест, будто пытаясь закрыть странному японцу рот. Его сердце бешено колотилось в груди. Азиат пугал его. Наверное, тем, что Эрик поверил бы ему на слово безоговорочно.
— Я стану счастливее, узнав это?
Он вернулся за столик. На вопросительный взгляд Лили покачал головой и улыбнулся:
— Просто пописал.
Она закатила глаза.
— Ну, все же, Алекс, почему этот город? Я приглашала тебя в самые прекрасные места мира! Мы могли бы встретиться где угодно. А это…это не город, а какая-то помойка. Помойка мира.