– А я вам, Александр Сергеевич, извините, принес…
Он достал из портфеля аккуратно переплетенный томик, на корешке которого стояло: «Бухгалтерия, как научная дисциплина». И размашисто надписав на титульном листе: «Дорогому Александру Сергеевичу на добрую память», почтительно преподнес Локшину книгу.
– А у нас все очень жалеют о вашем уходе… То-есть, что вы собрались уходить…
– Я сам бы рад, но понимаете…
– Конечно, конечно… Мне Алексей Викторович предложил, и я для вас…
– Да, – неопределенно ответил Локшин, – но ведь у нас еще не утверждены штаты. Может быть, в порядке сверхурочных…
– Понимаю, понимаю, – согласился бухгалтер, – дело новое…
– Не то, – поморщился Локшин. – Мы не такие уж нищие – собственный завод открываем. Совнарком, – здесь Локшин сделал умышленную паузу, – отпустил двести двадцать тысяч.
– Двести двадцать, – благоговейно повторил Андрей Михайлович и вдруг, словно подсчитав, сказал: – ведь для вашего, Александр Сергеевич, размаха, это – мелочь.
– На постройку и оборудование первого корпуса хватит, – деловито разъяснил Лопухин.
– Единственный в мире завод по массовому изготовлению «вите-гляс», – похвастался Локшин.
– Вите-гляс? – переспросил бухгалтер.
– В буквальном переводе – стекло жизни, – объяснил Лопухин, – оно пропускает ультрафиолетовые лучи.
– Ультрафиолетовые, – вставил Паша, внезапно просунувший голову в дверь кабинета, – по его напряженному лицу было видно, что он хочет сострить, но что это ему никак не удается.
– Понимаю, понимаю, – поспешил согласиться бухгалтер и поспешно откланялся.
Локшин углубился в дела.
Писали с окраин, писали из Иваново-Вознесенска, приходили длинные циркуляры из губотделов, из ВСНХ, неровные смятые служебные записки, размноженные на папиросной бумаге доклады.
– Обратите внимание, Александр Сергеевич, – сказал Лопухин, – вы посмотрите, что они делают.
Это «они» относилось к губотделу текстильщиков, начинавшему открытую борьбу против общества и против введения ночных смен.
– Они свернули ночные смены на двенадцати фабриках, – продолжал Лопухин, – этот вопрос придется перенести в ЦК.
Остро отточенный синий карандаш Лопухина предусмотрительно отмечал на бумагах, что должен Локшин делать с каждой из них.
– Поставить вопрос в ЦК, согласовать с ВЦСПС, обратиться в Культпроп ВКП(б) запросить фабрику имени Ногина…
Привычные резолюции привычно ложились на бумагу, уменьшая возвышающуюся под левой рукой Локшина стопку.
– А ведь вы, Александр Сергеевич, наверно еще не обедали? Сознайтесь? – спросил, закрывая крышку бюро, Лопухин.
– Да, понимаете, как-то не вышло, – виновато ответил Локшин. – Послушайте, – вспомнил он, – а как же наш журнал? Типография не сдает в набор – до сих пор нет бумаги.
– Обещали на завтра, – ответил Лопухин.
– Вот увидите, посадим журнал.
– Александр Сергеевич, – взмолился Лопухин, – половина первого. С бумагой успеем, надо же когда-нибудь поужинать…
Они вышли из помещения ОДС На Тверской, несмотря на позднее время, один за другим проходили впервые пущенные в прошлом году гигантские двухэтажные автобусы. Асфальтовая мостовая вздрагивала под их тяжестью, и клалось, что вот-вот мощная колонна их вырвется из тесного коридора улицы, опрокинет дома и прорвется на Советскую площадь.
Лопухин остановился у ярко освещенного подъезда бывшего филипповского кафе.
– Может быть, сюда, – неуверенно сказал он. – Впрочем, нет. Идемте в Дом Герцена…
Заросший лесами доканчивающегося стройкой шестнадцатиэтажного «Дома драматурга и композитора» проезд Тверского бульвара был неожиданно пуст и безмолвен. Фасад здания был уже готов. Даже витиеватая вывеска, возглашающая о том, что здесь будет экспериментальный театр драматурга, отсвечивала тяжелым золотом букв.
Полутемный бульвар неожиданно напомнил глухую улицу провинциального приволжского городка. Сонный извозчик безнадежно дремал у закрытого кино, в двери запертой пивной «Моссельпрома» стучался пьяный, запоздалая торговка дремала над тощей корзинкой, полуголые липы роняли последние листья на влажные тропинки бульвара, на одиноких скамейках одиноко ютились влюбленные пары.
Локшин с шумом разгреб ногой кучу опавших листьев. Запахло перегноем, влажной землей и осенью.
– Сюда, – предупредительно сказал Лопухин. – Теперь направо…
– Назначенное на 14 августа и несостоявшееся 28-го собрание фракции ВССБ отложено с 5 сентября на 15-е, – прочел Локшин, подавая пальто швейцару.