– А наше солнце?
– Что ж – ничего…
– Магазины по ночам торгуют?
– Пожалуй. Только ведь ночью мы все равно спим.
По неопределенным репликам Загородного Локшин так и не понял, что делается в городе.
Глава пятая
Тревога
Ночью была гроза. Локшина разбудил гром, тяжело прокатывавшийся где-то вдали за темными провалами Москвы-реки, за исчерненными ночью перелесками, за пологими лугами правого, берега. Он лег рано, и, хотя, сейчас было, не позже трех, и сизая муть рассвета едва преступала сквозь штору, Локшин почувствовал, что спать он больше не может.
– Что ты? – сквозь сон спросила Ольга.
– Как-то не по себе…
Тяжелый июльский гром снова прокатился за далекими перелесками, оконные стекла задрожали, на веранде хлопнуло взмокшей парусиной и, словно в тон непогоде, четкий стук в дверь заставил Локшина накинуть летнее пальто и спуститься вниз.
– Телеграмма.
Локшин вскрыл телеграмму тут же у входа перед измокшим от дождя посыльным.
«Приезжай срочно. На Красном Пути неладно. Экстренно выезжай. Кизякин».
– Ольга, – крикнул он. Но Ольга уже стояла за спиной.
– Даже здесь, – сказала она, быстрым взглядом впитывая в себя телеграмму. – Неужели они не могут дать тебе хотя бы месяц покою…
– Кизякин не станет зря. – возразил Локшин.
– Нельзя же дергать человека по любому пустяковому поводу, – возмущалась Ольга, – что может произойти на «Красном Пути»? Пустяки…
Ольга была в курсе всех дел комитета.
– Я увезла тебя из города для того, чтобы ты отдохнул, а тебя будут беспокоить по каждому пустяковому поводу.
Локшин благодарно посмотрел на Ольгу. Много позже, вспоминая об этой ночи, он не мог простить себе чудовищной слепоты. Если бы он внимательно вгляделся в лицо Ольги, он мог бы заметить, что телеграмма, вызвавшая лишь небрежные реплики, на самом деле на минуту зажгла ее почти неуловимой радостью. Подобно тому, как в шахматной партии партнер, отдавший офицера, знает, что, воспользовавшись доверием противника, он безнаказанно разрушает стройные ряды с тем, чтобы, дойдя до наиболее уязвимого места, спокойно сказать: шах королю – так и Ольга, на короткий месяц отдавшая себя Локшину, знала, что получит взамен полный крах комитета.
– Ты думаешь, – нерешительно спросил Локшин, – я могу не ехать?..
Ему очень хотелось остаться на даче. Он подумал о том, как хорошо сейчас вернуться на свою вышку, распахнуть окно и, впустив влагу после грозового рассвета, спокойно заснуть, чтобы утром, сбежав вниз, окунуться в Москве-реке и потом завтракать вместе с Ольгой на открытой веранде.
– Как хочешь, – равнодушно ответила Ольга.
Автобус довез его до заставы, а там трамвай до «Красного Пути». Судя по телеграмме Кизякина, по впечатлениям последнего посещения завода, он мог думать, что произошло действительно нечто необычное, что завод взорван, разрушен, что рабочие выбрасывают черные и трехцветные флаги, требуют свержения власти, повинной в непрерывкой круглосуточной, работе.
И тем удивительнее было, что милиционер, уныло сидевший в контрольной будке, унылым, совершенно обычным тоном потребовал пропуск, что около завода никого не было, если не считать двух торговок семечками и одного моссельпромщика.
На заводе было людно, стучали станки.
Правда, часть рабочих стояла сгрудившись в группы и разговаривая, но остальные работали как ни в чем не бывало – Как права Ольга, – подумал Локшин.
– Здесь ничего не случилось.
Он пожалел о потерянном утре, о завтраке на высокой веранде, о зеленых далях, об Ольге, о скользком мхе леса, и почти сладострастно думал о том, сколько неприятных вещей наговорит он Кизякину, как высмеет его за бессмысленное паникерство.
Но вместо Кизякина в механическом цехе его ждал окруженный рабочими Миловидов.
– Ну, что? Доигрались? Вот вам ваша диефикация. Что же, товарищи, – сказал он, обращаясь к рабочим, – вот председатель комитета. Это его дело, его, его… Оборудование, прекрасное оборудование получено из-за границы и нате вам – консервация. Нет, Локшин, как хотите, а рабочие правы. Вот и добились – забастовка…
– Какая же забастовка, – вмешался высокий парень, в котором Локшин узнал знакомого ему ударника Васильева, – я – бастую? Коммунист? Что ж это ты мне такие слова бросаешь?
– Ну, ладно, не будем спорить о словах. – ответил Миловидов, – но что же это за планирование. За такое планирование – к стенке…
Локшин растерянно оборонялся. Снова, как и всегда, он чувствовал, что говорить здесь он не в состоянии, что он говорит не то, не по существу.