Локшин ждал, что Кизякин снова обрушится на него. Однако, Кизякин как ни в чем не бывало приветливо обратился к Лакшину:
– Ты что ж так долго? На дачу сегодня поедешь? – спросил он, – А мы тут совещание устроили. Это вот с АМО, этот с «Каучука», этот с «Русскабеля». Хочешь – послушай; а то ты ведь отпускной, мы и без тебя.
Увидев Локшина рабочие замолчали, один из них потушил только-что закуренную папиросу и, не найдя пепельницы, ткнул ее в чернильницу. Локшин хотел о чем-нибудь спросить представителей заводов, понимал, что это даже необходимо, но не нашел ни одного подходящего, слова. Бросив несколько незначащих фраз, он прошел к Лопухину.
– Александр Сергеевич – с деланной приветливостью встретил его Лопухин и тотчас же склонил над столом модные бакены. В этих склоненных бакенах и выжидающе застывшем над листом графленой бумаги пере Локшин почувствовал тревожную напряженность.
– Алексей Викторович, я специально приехал, – начал Локшин и запнулся. Он хотел сказать, что приехал специально для того, чтобы выяснить, вполне ли обосновано распоряжение о консервации «Красного Пути», для того, чтобы проверить, не допущена ли ошибка, что он приехал сегодня в комитет для того, наконец, чтобы прямо в упор поставить тот вопрос который мучил его последнее время неясными подозрениями.
Но вместо этого Локшин спросил:
– А что на заводе «Вите-гляс»?
– Ничего, – равнодушно ответил Лопухин, – только..
Вечное перо припало к бумаге и оставило на ней черное расплывающееся пятно. Бакены взметнулись вверх и опять упали.
– Только последнюю смету нам не утвердили. Денег не дают.
Последняя смета, о которой говорил Лопухин, была сметой на ремонт оборудования завода. Некоторые специфические условия нового производства не были предусмотрены, и в первые же месяцы оказалась необходимость в ремонте, невыполнение которого могло привести к самым нежелательным последствиям.
– Ну, и что же вы? – с тревогой спросил Локшин.
– Хлопочем, – уклончиво ответил Лопухин и, подняв ставшие неожиданно ясными глаза, добавил: – о чем вам беспокоиться, Александр Сергеевич, ведь вы в отпуску.
Локшин понял, что здесь, в учреждении, основанном им, в учреждения, где каждая мелочь была им продумана, он, как это ни странно – чужой.
Внимательные уши Паши вынырнули из-за двери и спрятались. Паша даже не вышел. С затаенным, чувством обиды Локшин ушел из комитета и сел в запыленный вагон подземки.
Желтые, вечно ночные стены тоннеля пробежали мимо окон. На остановках вместе с новой толпой пассажиров в вагон вползала удушливая струя копоти. Нервная кондукторша до хрипоты ругалась с настойчивыми пассажирами, упорно отказывавшимися понять, что вагон не резиновый и местов в проходе нет.
На Страстной, все еще не решив, куда он поедет, – к Сибирякову или по поручению Ольги за покупками: несмотря на внезапный отъезд и ночную тревогу, Ольга не забыла дать ему десяток поручений, – Локшин зашел в столовую.
Недавно открытая в специально отстроенном здании, столовая эта была предметом гордости МСПО. В ней был конвейер, по которому двигалась воловья туша, из глыбы синеватого в фиолетовых клеймах мяса превращавшаяся в жирные яйцевидные, утопающие в томате битки соус метрдотель. Здесь были автоматические подъемники, почему-то в назначенный час застревающие между третьим и четвертым этажами, здесь были, наконец, автоматы, всего лишь за четвертак снабжающие посетителя самым разнообразным ассортиментом кушаний, начиная от, сосисок с капустой, кончая салатом «весна»? – но почему-то редкий обладатель четвертака мог воспользоваться преимуществами новых аппаратов: обычно фишка не пролезала в отверстие, угрюмый официант предлагал опустить в другой автомат, но и в том из узкой щели безнадёжно торчал царский пятиалтынный.
Столовую эту в Москве так и называли – «четвертак» и лишь немногие удосуживались прочесть почти невидную снизу небольшую вывеску: «Столовая имени Юрия Олеши».
Если бы заинтригованный посетитель стал расспрашивать, то весьма вероятно, что дежурный буфетчик, в третий раз сказав рассеянному человеку с талоном, что битков нет, и, пренебрежительно отвернувшись от него, объяснил бы, что столовая названа так в честь какого-то Олеши, а кто он был – в точности неизвестно, но, кажется, ветеран труда и изобретатель конвейера для битков соус метрдотель.