— Ты хотел увидеть Кристину? — сказал герцог. — Прекрасно, теперь ты ее видишь.
Для Аурелио было бы лучше, чтобы это зрелище оказалось галлюцинацией или кошмарным сном. Он отказывался верить тому, что видели его глаза: в конце долгой дороги, бравшей начало от замка и терявшейся среди виноградников, стоял помост, на ненадежную поверхность которого опирались маленькие ступни Кристины; девушка была одета в белую рубаху, а на горло ее была наброшена тяжелая петля. У подножья импровизированного эшафота стоял палач, державший в руках конец веревки, другой конец которой был привязан к помосту; ему было достаточно легонько потянуть, чтобы тело Кристины зависло в пустоте.
— Пожалуйста, — взмолился Аурелио, — не причиняйте ей вреда! Я сделаю все, что пожелаете, только не убивайте ее!
— Замечательно, — ответил Жоффруа де Шарни, — обещаю не причинять ей вреда, если ты будешь исполнять мои приказы.
В этот момент Аурелио опустил глаза и увидел у себя под ногами две доски, соединенные в форме огромного прямоугольного распятия. Несчастный не сразу понял, что этот крест предназначен для него.
II
Via Crucis
Первое стояние
В главном зале замка, превращенном в судилище прокуратора, Жоффруа де Шарни исполнял роль Пилата и одновременно первосвященника иудейского. Он повелел привести Аурелио и, указав на него скрюченным пальцем, вдруг задумался, какие провинности могут тяготеть над этим человеком.
— Ты — царь еретиков? — вопросил он.
Аурелио не мог думать ни о чем, кроме судьбы Кристины, теперь висевшей на волоске; он боялся, что его ответ может стоить смерти его возлюбленной. Себя он был готов принести в жертву. Аурелио робко переспросил:
— От себя ли ты говоришь это или другие сказали тебе обо мне?
— На тебя заявил настоятель твоего монастыря и граф Хихонский, правитель твоего селения.
— Мое несчастное селение Велайо, несправедливо называемое Вильявисьоса, — это не царство, и в нем нет царя.
Жоффруа де Шарни, подобно Пилату, мог объявить воображаемым иудейским первосвященникам: "Я никакой вины не нахожу в нем. Есть же у вас обычай, чтобы я одного отпускал вам на Пасху".
Но не было никакого Вараввы, чтобы появилась возможность для выбора, и герцог приговорил своего Христа.
Слуги и вассалы Жоффруа де Шарни в изумлении взирали, как тот взял кнут и бичевал Аурелио — то же самое проделал и Пилат с Иисусом, как утверждают Евангелия. Одному из ополченцев, принимавшему участие во взятии Вильявисьосы, было поручено возложить на чело Аурелио терновый венец, прочие в это время облачали его в одежды цвета пурпура. Потом раздались издевательские восклицания:
— Слава тебе, Царь еретиков! — кричали люди герцога, осыпая страдальца пощечинами, избивая и оплевывая. А еще они опускались на колени и возносили ему шутовские почести.
Покончив с насмешками, слуги герцога сняли с Аурелио пурпурные одежды и надели на него прежнее платье. Потом его повели на распятие.
Точно так же, как Понтий Пилат передал Иисуса иудейским первосвященникам, герцог оставил Аурелио в руках у своих подчиненных, чтобы иметь возможность умыть руки.
Второе стояние
На выходе из дворца несколько слуг подняли крест и положили его на спину Аурелио. На верхней части вертикальной перекладины была надпись: "Аурелио Велайо, Царь еретиков". Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, надпись на кресте была выполнена на еврейском, на греческом и на латыни. И вот Аурелио понес свой крест, все приближаясь к Кристине, которая стоила на эшафоте в конце этого пути. Юноша добрел до небольшого холма, исполнявшего роль Голгофы — Горы-черепа, на вершине которого лежали собачьи кости. Аурелио, не отрывая взгляда от любимой им женщины, сгибался под давящей тяжестью креста, он пытался добраться до Кристины как можно скорее, но ноги его дрожали, он почти не продвигался вверх по склону.
Третье стояние
Сопровождаемый отрядом солдат, Аурелио, согнувшийся под весом креста и болью от побоев, влачился вперед, чтобы спасти Кристину — даже принеся себя в жертву, как об этом говорится в Евангелиях. Осыпаемый оскорблениями солдат и слуг герцога, кричавших: "Се — Царь еретиков!", Аурелио, дыша через силу, не отводил глаз от своей цели; он понимал, что, если не преодолеет отрезок пути, отделяющий его от Кристины, палач непременно ее повесит. Он не мог быть слабым. Лицо Аурелио заливала кровь, капавшая со лба, где шипы венца пронзали его кожу; он шел вперед, пока ноги его не подкосились — юноша впервые упал на колени, успев пройти две сотни шагов. Он поднял взгляд и, увидев любимую женщину, стоящую на эшафоте, и палача, уже готового потянуть за веревку, собрался с силами, снова встал на ноги и наконец продолжил свой путь.
Четвертое стояние
Аурелио прошел еще сорок шагов и в отчаянии от того, что силы его покидали, произнес первое из слов, которое говорят смертные.
— Мама, — прошептал он, как ребенок. Пытаясь заглушить свою боль и собраться с духом, чтобы не упасть, Аурелио обратился к той женщине, которая, когда он был маленький, всегда утешала его, если им завладевали страх или печаль.
— Мама, — повторил он, сдерживая рыдание.
Солдаты не упустили случая поиздеваться над его слезами. Однако воспоминание о матери придало Аурелио сил устоять на ногах и сделать еще несколько шагов.
Пятое стояние
Нового прилива сил хватило лишь на тридцать шагов. Жоффруа де Шарни, видя, что его Христос вот-вот лишится сознания, приказал одному из своих вассалов помочь преступнику нести крест. Этот человек, сильный коренастый крестьянин, принял на себя верхнюю часть креста и освободил Аурелио от значительной доли груза; он сделал это со смесью покорности герцогу и неподдельного сострадания к этому несчастному юноше — так, как поступил когда-то Симон Киринейский. Аурелио посмотрел на крестьянина с бесконечной благодарностью, и они вместе продолжили путь наверх.
Шестое стояние
Так Аурелио прошел еще девяносто шагов. По мере того как он продвигался вперед, любопытные крестьяне подходили поближе и смотрели на него с обочины. Иные не отваживались произнести ни слова, другие поносили Аурелио, качая головами, а самые возбужденные, желая выслужиться пред своим господином, кричали:
— Вот Царь еретиков, сын Сатаны, не может спасти сам себя! Придет ли отец к нему на помощь?
В этот момент от группы крестьян отделилась молодая женщина. Исполнившись сострадания, она шагнула навстречу преступнику, сняла платок, покрывавший ее голову, обтерла лицо, покрытое кровью, стекавшей из-под тернового венца, слезы, катившиеся у страдальца по щекам, и пот от непосильной работы. Эта женщина, как и Вероника до нее, спрятала влажный платок в складках одежды. Заметив эту сцену, Жоффруа де Шарни подбежал к крестьянке и потребовал, чтобы она отдала этот кусок ткани ему, в надежде увидеть на нем чудесным образом запечатлевшееся лицо. Однако на поверхности ткани не оказалось ничего, кроме бесформенного кровавого пятна. Герцог швырнул платок обратно его хозяйке.
Седьмое стояние
Во время той короткой передышки, когда незнакомая женщина остановила его и обтерла лицо, Аурелио сумел вернуть себе еще немного сил. Он прошагал еще семьдесят шагов и добрался до подобия арки из виноградной лозы, свивавшейся над дорогой. Юноша прошел под ней, так же как Христос вышел из Судейских ворот — места, где судьи оглашали приговоры и сообщали о смертной казни. Не успел Аурелио миновать эту арку, как снова рухнул на колени. Он умер бы на этом самом месте, если бы не поднял глаза к эшафоту: там, совсем близко, стояла Кристина. Юноша продвинулся так далеко, что теперь различал даже черты ее лица. Эти голубые глаза, залитые слезами, эти иссиня-черные волосы, развевающиеся на ветру, и эта длинная горделивая шея, перехваченная страшной веревкой, — вот что придало Аурелио сил и вновь заставило подняться.
Восьмое стояние
Юноша с большим трудом протащил свой крест еще на тридцать пять шагов. Отсюда ему был ясно слышен безутешный плач Кристины. Она плакала не по себе, а по своему мужу. Она не могла смотреть на крестный путь мужчины, которого любила, и своими слезами пыталась вымолить для него снисхождение. Другие женщины, поначалу привлеченные любопытством, прониклись рыданиями, доносившимися с эшафота, и теперь присоединяли к ее мольбам свой горький неподдельный плач. Среди этой группы женщин Аурелио выделил одну, имени которой не знал: она громким голосом призывала к милосердию. Аурелио был растроган: это была самая презренная из здешних женщин — ведь она торговала своим телом. Именно блудница, униженная, познавшая ненависть и издевательства, оказалась справедливой, милосердной, свободной от гнева душой. И тогда Аурелио использовал последние остатки своих сил, чтобы утешить этих женщин.