В эти напряженные дни была прервана железнодорожная связь Ленинграда с центральными районами страны: противник вышел к Октябрьской железной дороге, подошел к станции Мга и взял ее.
Через шесть дней после падения Мги в штаб фронта вернулся подполковник С.И. Лисовский. Обгоревшие волосы, опаленные брови, горячечный блеск глаз и ввалившиеся щеки свидетельствовали о том, что Станиславу Игнатьевичу пришлось пережить тяжелые минуты. С ротой саперов он попал в самое пекло массированного удара вражеских пикирующих бомбардировщиков. Пожары мгновенно охватили станционный поселок. А тут еще противник ввел новые силы — моторизованные части. Фашисты вели пулеметный и минометный огонь прямо с машин.
Кроме саперов на станции Мга находился в тот момент немногочисленный сводный отряд майора Лещева, объединявший несколько разрозненных подразделений 48-й армии.
— Он, конечно, не смог удержать Мгу,— рассказывал Лисовский. — Ведь от самого Новгорода отходил с боями и на Мгу прибыл без артиллерии и даже почти без патронов.
— Ну а что же саперы? — поинтересовался я. Лисовский пожал плечами. Мой вопрос, видимо, показался ему странным.
— Попробовали было минировать дороги перед немцами, да не вышло. Уж очень быстро они двигались, пока не встретились с дивизией НКВД полковника Донскова.
Дивизия под командованием полковника С.И. Донскова получила приказ отбить станцию Мга. Первая ее атака была удачной: противник отошел. Но уже на следующий день, 2 сентября, в районе Мги появились новые силы 39-го моторизованного корпуса и части 1-го и 28-го армейских корпусов 16-й немецкой армии. На наши позиции обрушились массированные удары авиации. Несколько дней дивизия сдерживала натиск врага в районе 8-й ГЭС, рабочих поселков Мустолово и Келколово. Но силы были слишком неравны, и Донсков вынужден был отходить на Шлиссельбург [ныне Петрокрепость]. Часть его подразделений переправилась даже на правый берег Невы.
Я спросил у Лисовского, как велика угроза форсирования немцами Невы.
Ответ был несколько неожиданным:
— Они могли бы сделать это сразу, как только расчленили дивизию НКВД и вышли к реке. Но пока все еще двигаются вдоль левого берега. Видимо, главная их цель сейчас — захват Шлиссельбурга.
Эти предположения подтвердились. 8 сентября Шлиссельбург пал. Два полка дивизии НКВД не смогли удержать его и на подручных средствах переправились через Неву.
Теперь Ленинград прикрывался с юго-востока рубежом по реке Неве от Колпино до Ладожского озера. Начало боев на нем означало начало блокады.
Командующий фронтом приказал срочно отправить на Неву понтонные части. Он надеялся отбить Шлиссельбург. С большим трудом мы собрали наших понтонеров, действовавших на передовых позициях вместе с пехотой. На Неву направился 41-й понтонный батальон, возглавляемый капитаном И.В. Манкевичем.
В тот же день и я побывал в устье Черной речки, почти против Шлиссельбурга, а также в районе Невской Дубровки. Левый берег Невы, занятый врагом, был охвачен пожарами. Горели поселки 8-й ГЭС, до последних дней дававшей ток Ленинграду. Пламя пожирало старые дома Шлиссельбурга. В клубах дыма просматривалось большое движение машин. А здесь, на нашем берегу, царила какая-то гнетущая тишина. Пустовали огневые позиции артиллерии — она еще не подтянулась. Минометы тоже были где-то в пути.
Отделенный от Шлиссельбурга узкой полосой воды, виднелся у истока Невы островок со старинной русской крепостью. Шесть столетий назад она называлась Орешком и стерегла торговые пути древних новгородцев. Спустя четыреста лет ее превратили в Г осудареву тюрьму, сохранявшую тайны царей-убийц. Потом крепость назвали Безысходной. В прошлом и начале нынешнего века здесь томились в заточении и гибли лучшие люди России. В 1887 году в стенах крепости-тюрьмы был казнен А.И. Ульянов — брат В.И. Ленина, народовольцы П.Я. Шевырев, В.О. Генералов, П.И. Андреюшкин и С.С. Осипаков...
В сентябре 1941 года в старинных казематах размещались склады Ладожской военной флотилии. Здесь хранилось несколько малокалиберных орудий для катеров да немного боеприпасов к ним.
Над островком кружили вражеские самолеты-разведчики, а Орешек загадочно молчал. Неясно было, захвачен он немцами или там все еще наши? Чьим плацдармом и опорным пунктом он будет, когда нам придется отбивать Шлиссельбург?
Лишь через несколько дней мы получили достоверный ответ на этот вопрос.
Команда матросов, обслуживавшая склады, не покинула Орешек. Комендор-артиллерист Николай Конюшкин предложил собрать 45-миллиметровую пушку. И вот горстка матросов открыла огонь из маленького орудия по Шлиссельбургу.
Полковник Донсков послал туда подкрепление с двумя орудиями и станковыми пулеметами. И маленький гарнизон совсем крохотного островка стал серьезным препятствием на пути оккупантов.
8 ноября, когда бои на Неве крайне ожесточились, гарнизон Орешка получил еще подкрепление. На этот раз он пополнился моряками-балтийцами, и там была сформирована штатная батарея № 409, защищавшая Орешек до самого прорыва блокады. О том, как воевала эта батарея, имея семь пушек, шесть станковых пулеметов и несколько противотанковых ружей, как она не раз выходила победительницей из дуэлей с тяжелой осадной артиллерией противника, очень хорошо рассказал ее командир П.Н. Кочаненков в сборнике «Подвиг Ленинграда» [Сборник «Подвиг Ленинграда» вышел в Военном издательстве в 1960 году. — Прим. авт.].
Но обо всем этом стало нам известно позже. А тогда из крепости не долетало до нас ни одного звука, и все, что происходило в Орешке в первых числах сентября 1941 года, было окутано тайной.
Мы с командиром понтонного батальона изучали берег реки и наносили на карту наши замечания. Комбат все время ворчал:
— На первый, эшелон понтонов хватит. А что потом делать? На чем танки будем перевозить, артиллерию?
Я молчу. Да и что тут можно сказать? Техники у Манкевича действительно мало.
Почему бы не отбить у немцев Шлиссельбург и Мгу с той стороны силами соседнего фронта? — продолжает докучать комбат.
Чтобы ответить на этот вопрос, — говорю ему, — надо знать замыслы командования. А я их пока не знаю. Для меня ясно одно: нам поставлена задача готовиться к форсированию Невы. И мы соберем для этого все понтонные части.
41-й понтонный батальон я знал давно и считал его лучшим кадровым инженерным подразделением Ленинградского военного округа. Его командир, капитан Манкевич, сухощавый человек с узким бледным лицом, был удивительно выдержанным и храбрым. Под стать ему были и его ротные, из которых троих уже не стало.
Я невольно вспомнил и оценил упреки моего заместителя Н. М. Пилипца за то, что плохо мы бережем хороших, опытных понтонеров, да и материальную часть растеряли.
— Как поступают новые понтоны? — спрашиваю капитана.
— Плохо. Вчера говорил с директором Ижорского завода, но он ничего не обещает. Ссылается на недостаток электроэнергии. Надо нажать на него... Но мы принимаем и другие меры. В Ленинграде берутся сейчас на учет все лодки и шлюпки, а катера дадут моряки...
Рекогносцировку закончили к вечеру, и Манкевич отправился к себе в батальон, а я поехал в город. Когда миновали Колтуши, шофер Яковлев вдруг остановил машину.
— Товарищ начальник, смотрите-ка, что в городе делается!
Задумавшись о предстоящей Невской операции, я и не заметил, что весь купол неба над Ленинградом окрашен в густой багровый цвет. Возвращенный к действительности, толкнул Павла:
— Давай быстрей!..
Мы въехали на городскую окраину под гулкие взрывы бомб и трескотню зенитных орудий. Перед самой машиной упали две зажигалки. Мы мчались словно в фантастическом мире. В небе метались лучи прожекторов, вспыхивали разрывы зенитных снарядов. На озаренных пламенем пожаров улицах и площадях суетились люди. Они бросались к огню, забрасывали его песком, затаптывали ногами. Г де-то близко обрушилось здание, и нашу маленькую «эмку» здорово тряхнуло ураганной взрывной волной.