Майор Писаржевский вывел на берег в стороне от пристани несколько тракторов. Рокот их моторов должен отвлечь огонь противника от переправы. И все же часть вражеской артиллерии бьет по всему нашему берегу и по реке против плацдарма.
Только танк вошел на паром, как вблизи разорвался снаряд и большой осколок пробил один плашкоут. Паром сразу осел набок. Шестидесятитонная громадина танка тоже накренилась, и казалось, вот-вот рухнет в воду.
Следующий снаряд упал возле понтонеров, державших причальные канаты. Взрывной волной людей сбросило с пристани. В темноте, прорезаемой блеском рвущихся снарядов, не слышно ни криков, ни команд.
Перекошенный паром стал медленно отчаливать, и тогда, чтобы спасти танк, сержант Чернов вывел машину по неглубокому месту на берег.
Не разобравшись в причине срыва переправы, командующий Невской оперативной группой приказал арестовать командира понтонного батальона С.И. Фоменко, а заодно и Зубкова. Мне пришлось срочно звонить в Смольный члену Военного совета фронта А. А. Кузнецову, чтобы успеть до утра охладить пыл генерала Конькова и спасти невинных людей.
А некоторое время спустя нам все же удалось наладить паромную переправу танков. С вечера до двух часов ночи рота лейтенанта Бориса Волкова успела перевезти на тот берег три машины.
И тут прямым попаданием снаряда разбило угол сборной бревенчатой пристани. Паром только что отвалил от нее с четвертым танком, а до утра надо было переправить десять.
Советуюсь с Манкевичем, что делать: ремонтировать пристань или перенести переправу на другое место. Следующий удар снаряда метрах в пятнадцати от нас помогает принять окончательное решение: надо быстрее уходить отсюда.
Через час новая пристань заработала. Очередной танк подходит к переправе. Комиссар танкового батальона Ф.И. Приезжий, уже не раз побывавший на плацдарме, снова идет туда. Мы желаем ему счастливого пути.
Паром подтягивают к пристани. Командир понтонного взвода младший лейтенант Николай Евтушенко докладывает о готовности к рейсу.
Паромная команда Евтушенко состоит из замечательных людей. Сержанту Г ригорию Кожаеву тридцать шесть лет, он член партии, призван из запаса. Кожаев аккуратен до педантичности. Перед выходом парома обязательно проверит, есть ли в карманах у понтонеров деревянные затычки для закупорки пробоин. Усердный помощник Кожаева в этом деле — секретарь комсомольской организации батальона черкес Касим Дауров.
Когда механик-водитель танка старший сержант П. Н. Москалев критически покачивает головой, осматривая шаткую площадку, на которую ему предстоит поставить свою громоздкую машину, Касим успокаивает:
— Не бойся, друг! Других перевезли и тебя благополучно доставим.
Командир батальона Манкевич подает команду: «Приступить к погрузке!»
Как всегда, в такой острый момент нервничают и понтонеры, и экипаж танка. Танкист завтра пойдет в атаку и, может быть, сгорит в машине — на то и бой. А здесь, прикованный к парому, он бессилен в своей броне, как птица, заключенная в клетку. Зато для понтонеров — сейчас бой: от их смелости и сноровки зависит судьба экипажа и машины.
Тихо заворчав мотором, танк грузно наползает на паром. Николай Евтушенко показывает Москалеву направление. Кожаев и Дауров держат причальный канат.
И тут над вражеским берегом в темном небе вдруг вспыхивают серии красных ракет. Это хорошо известный на Невской Дубровке сигнал противника на открытие массированного огня по всем нашим переправам. Такой сигнал понтонеры ненавидят больше всего. Он подается не чаще двух-трех раз в неделю перед крупными контратаками против наших частей на плацдарме.
Сразу же после ракет рядом с пристанью и паромом загремели разрывы. Тяжелые снаряды и мины прдняли в воздух столбы земли и воды. Танк не успел войти на паром. Механик-водитель заглушил мотор и захлопнул люк, видимо решив, что понтонеры уйдут в укрытия.
Заговорила и маша артиллерия. Начался неистовый огневой бой.
В эти тяжелые дни боев на Неве нам, понтонерам, большую помощь оказывал начальник артиллерия Невской оперативной группы генерал-майор артиллерии С. А. Краснопевцев. Несмотря на недостаток снарядов, он всегда откликался на нашу просьбу подавить ту или иную вражескую батарею, которая мешала переправлять танки.
Когда свирепствует «бог войны», пехота может отсидеться в блиндажах, окопах. А куда деться понтонерам? Нет у них в таких случаях другого правила, как оставаться на своих местах.
Так было и теперь: вся паромная команда Евтушенко стояла, вцепившись в причальные канаты и трос. Волков бросился к капитану Манкевичу, спрашивая знаками, не вывести ли пустой паром на середину реки, где разрывов меньше. Но командир батальона ожесточенно замотал головой. Он стучал рукояткой пистолета по башне.
Какими долгими показались нам минуты, пока старший сержант Москалев не понял причину стука, открыл люк и завел мотор!..
— Грузи! — показал рукой Манкевич.
Танк двинулся на паром. А снаряды продолжали перепахивать берег. Один разорвался совсем рядом. Манкевич дернулся молча и упал: осколок ударил ему в шею.
Потом канонада стала стихать. Иосифа Владимировича Манкевича принесли в землянку. Кто-то положил на стол его партийный билет и оружие. Комиссар батальона старший политрук Куткин бросился было к телефону:
Врача!
Не надо,— остановили его.
Через минуту раздался звонок с того берега. В телефонной трубке звучал голос Николая Евтушенко:
— Где капитан Манкевич? Передайте ему: дошли нормально. На пароме трое ранено, убит Кожаев. Вы хожу за очередным танком. Встречайте.
Комиссар положил трубку, поглядел на спокойное худое лицо мертвого комбата, на стоявшего около него Волкова с опущенной головой.
— Пошли, Борис! — тронул он лейтенанта за плечо.— Шестую машину надо грузить. Данилов! — обернулся комиссар к телефонисту. Передайте в штаб батальона, чтобы приготовились к похоронам капитана Манкевича.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ЗИМОЙ
1 ноября моторизованные части 39-го моторизованного корпуса прорвались к Тихвину и заняли его. С падением Тихвина прекратилось поступление продовольствия для Ленинграда по Ладожскому озеру. С 13 ноября снова снижены нормы выдачи хлеба: рабочим — до трехсот граммов, остальным — до ста пятидесяти.
Нас вызвали на совещание к члену Военного совета А. А. Жданову.
Кроме меня в кабинет Андрея Александровича явились Д.Н. Гусев, Н.А. Болотников, П.П. Евстигнеев. Был там и А. А. Кузнецов. Командующий фронтом генерал-лейтенант М.С. Хозин, сменивший И.И. Федюнинского, отсутствовал. В последние дни он почти все время находился за Ладогой, где 52-я и 4-я армии, подчиненные непосредственно Ставке, а также наша 54-я армия готовили контрудар по тихвинской группировке противника.
Жданов выглядит очень усталым. Его астматическое дыхание стало более неровным и резким. Полное лицо отекло, и только темные горячие глаза, как всегда, блестят энергией.
Андрей Александрович берет папиросу, закуривает и, выпустив кольцо дыма, говорит:
— Положение Ленинграда тяжелое, а, если не примем меры, может стать критическим. Давайте подумаем, какую мы в силах оказать помощь войскам на волховском направлении. Следует всемерно активизировать наши действия на плацдарме.
Первым берет слово командующий бронетанковыми войсками фронта генерал Н.А. Болотников, невысокий, почти квадратный человек с крупными чертами хмурого лица. Только вчера мы были с ним на невском плацдарме. Перебросили туда последние легкие танки, имевшиеся в резерве. Восемь из них уже сгорели в бою за северную окраину Арбузово, а шесть оставшихся пришлось зарыть в землю как неподвижные огневые точки. Доложив об этом, Болотников напоминает, что в частях Невской группы крайне мало боеприпасов.
Наступление с плацдарма в таких условиях превращается в бессмыслицу, — резко заключает генерал. — Если продолжать оказывать помощь пятьдесят четвертой армии, то нужны тяжелые танки. Без них пехота ничего не сделает. А о возможности переправить танки КВ пусть полковник Бычевский скажет. Понтонов у него нет. К тому же лед затянул почти всю Неву.