Однажды я докладывал ему принципиальную схему развития траншейной системы в дивизионных полосах обороны. Внимательно рассмотрев ее, командующий недовольно поерзал локтями, помял свои будто озябшие пальцы и поспешно заговорил:
— Не все у вас продумано. Больше заботитесь о жесткой обороне...
Траншейную сеть надо постепенно развивать не только в глубину, но и вперед, в сторону противника.
Когда я прямо спросил командующего о перспективах перехода в наступление, он глянул искоса и проворчал:
— Рано вам об этом знать. У вас пока и для обороны дел хватает... Но то, что я сказал, учтите...
Изучая позиции отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов, переданных в свое время из укрепленных районов стрелковым дивизиям, Говоров заметил:
— Запущены батальоны. Будем снова превращать их в самостоятельные части и восстанавливать укрепрайоны. Это позволит высвободить и отвести с передовых позиций несколько стрелковых дивизий.
Вывод из первого эшелона в резерв целых соединений был в ту пору для нашего фронта делом новым и смелым. Вопрос этот вынесли на обсуждение Военного совета. И там нового командующего особенно решительно поддержал Т.Ф. Штыков.
— Силы надо накапливать. Они потребуются для прорыва блокады, — убежденно говорил он.
Вскоре у нас появились специальные соединения типа бригад, состоявшие из отдельных пулеметно-артиллерийских батальонов. Они получили наименования и нумерацию полевых укрепленных районов и заняли наиболее прочные бетонные, броневые, дерево-каменные сооружения.
Л. А. Говоров широко развернул борьбу с немецкой осадной артиллерией. По его настоятельным просьбам улучшилось снабжение Ленинграда артиллерийскими снарядами крупных калибров, и прежний огонь «на подавление» сменился массированными ударами «на уничтожение» тех тяжелых батарей противника, которые причиняли наибольший ущерб городу. В борьбу с осадной артиллерией включились и авиаторы.
Смысл контр батарейной борьбы состоял в том, чтобы навязать вражеской артиллерии дуэль и таким образом отвлечь ее огонь от города. Но при этом следовало позаботиться о безопасности орудийных расчетов. Л. А. Говоров приказал изготовить для них специальные укрытия из корабельной стали.
Враг изворачивался, пытался менять огневые позиции. Но это мало ему помогало. Наши воздушная и звукометрическая разведки вовремя сообщали на пункты управления новые координаты целей. В результате уже к июлю интенсивность обстрела противником жилых кварталов города снизилась втрое по сравнению с весной. Лишь только ленинградцы стали оправляться от последствий зимнего голода, Военный совет фронта вновь провел мобилизацию населения на земляные работы в помощь войскам. Весь городской оборонительный обвод мы рассматривали как гигантский укрепленный район, схожий по своей структуре со старыми русскими крепостями. Каким бы анахронизмом это ни звучало в эпоху массированного применения авиации и танков, но Ленинград, по существу, стал крепостью. На юге и юго-западе роль прочных фортов выполняли ораниенбаумский обвод, Кронштадт и Пулковские высоты, на севере — железобетонный пояс Карельского укрепленного района, на востоке — невская укрепленная позиция. Сам же город был сердцем этой крепости.
Несмотря на то, что непосредственная угроза захвата Ленинграда противником отпала, мы продолжали совершенствовать внутреннюю оборону города.
Г оворов одобрил секторный принцип ее организации. Каждый сектор имел постоянный военный гарнизон из армейских, флотских, пограничных частей и рабочих боевых групп. Последние формировались по территориальному принципу — на предприятиях и объединялись в батальоны. В подразделениях местной противовоздушной обороны тоже была введена армейская батальонная структура.
В войсках первой линии совершенствование обороны велось с учетом уже накопленного опыта борьбы с вражескими танками, авиацией и полевой артиллерией. Создавались специальные противотанковые районы и опорные пункты, где огневые средства сочетались с сильными инженерными заграждениями. Для повышения прочности броневых сооружений мы стали
«одевать» их срубами, а промежутки между бревнами и броней заполнять камнем.
День за днем, неделя за неделей наращивалась устойчивость и живучесть обороны.
Вначале не все с должным рвением относились к этому. Вместо того чтобы тщательно укреплять свои позиции, улучшать каждый метр вырытых траншей, кое-кто хотел бы сразу идти в наступление. Но настойчивость Л. А. Говорова и здесь принесла нужные плоды. Командиры вошли в азарт, между ними развернулось истинное соревнование за лучшее оборудование своей полосы, своего участка. Весь передний край исполосовали глубокие траншеи и ходы сообщений. Им присваивали названия, как улицам и переулкам. Чтобы не путаться в возникшем лабиринте, расставляли указки. Теперь уже не только от командного пункта полка, но даже и от КП дивизии можно было дойти не нагибаясь до любой точки переднего края. И это, конечно, заметно снизило потери от огня противника.
Как-то в 109-й стрелковой дивизии [осенью 1941 года 2-я дивизия НКВД была переименована в 109-ю стрелковую] мне довелось быть свидетелем любопытного разговора. Только что закончился очередной артиллерийский налет против, и полковник Папченко «висел на телефоне», выясняя последствия. Из одного полка доложили, что у них особенно досталось роте старшего лейтенанта Орехова. В ее расположении разорвалось свыше двухсот снарядов.
— А потери есть? — допытывался полковник. — Что? Один убит и двое ранены? Так, может, там укрытия слабы или опять люди зря наверху болтались? Имейте в виду, я из вашего Орехова семечек наделаю?! На что это похоже: за пятнадцать минут ерундового обстрела трех человек теряем! — Папченко распалялся все больше, лицо его стало пунцовым. — Скажи-ка мне, пожалуйста,
— допрашивал он командира полка,— сколько метров траншей сегодня вырыли?.. Отчетами меня не корми. К чертовой матери твои бумажки, я не счетовод. Сейчас сам приду к Орехову. И ты туда иди, там отчитаешься...
Л. А. Говоров решил побывать в Приморской группе войск — на ораниенбаумском плацдарме. Лететь туда пришлось ночью на У-2. В одном самолете находились командующий и заместитель начальника штаба фронта генерал-майор А.В. Гвоздков, в другом — мы с Г.Ф. Одинцовым, недавно произведенным в генералы. Близкие разрывы вражеских зенитных снарядов пощекотали нам нервы, но все обошлось благополучно.
Знакомство с состоянием дел в группе было не из приятных. Почти полгода никто из руководящих работников фронтового управления не мог выбраться на этот участок, отрезанный от главных сил фронта. После осенних боев и перегруппировок на ораниенбаумском плацдарме остались четыре сильно поредевшие дивизии, совсем немного артиллерии и танков. Хорошо еще, что
помогали береговые форты Балтийского флота, объединенные в так называемый Ижорский укрепленный район КБФ.
Командующий группой генерал-майор А.Н. Астанин и его штаб плохо знали противника, совсем не занимались разведкой. На многих участках боевого соприкосновения с неприятелем не было в течение всей зимы, ширина «нейтральной полосы» достигала местами нескольких километров. Артиллерия располагалась без системы, танки не имели оборудованных позиций для засад.
— Лапу, что ли, здесь сосали зимой? — резко бросил Говоров.
Г воздков, Одинцов и я глубоко сознавали свою вину за все эти неурядицы. Но вопреки нашим ожиданиям командующий не учинил нам заслуженного разноса. Его острые, прямые вопросы, в которых раскрывались упущения, действовали куда эффективней. Лишь перед отъездом он позволил себе опять буркнуть что-то о «бездельниках».
2
В середине июля у нас началась энергичная подготовка к наступательным действиям.
Л. А. Говоров загостил на Пулковских высотах, подолгу находился там на наблюдательном пункте командира 109-й стрелковой дивизия полковника М. Д. Папченко. Однажды, возвращаясь оттуда, заехал в штаб 42-й армии и в разговоре с ее командующим генерал-майором И.Ф. Николаевым прямо спросил: