— Кто здесь живет? — переводчик вплотную подошел к Олегу.
Тот спокойно выдержал его взгляд.
— Эта комната брата.
Немцы вышли из спальни.
— Если сюда явится Сафронова, немедленно сообщите нам, — высокомерным тоном заявил переводчик и бросил на стол карточку с адресом.
Серафим почтительно тронул за шинель переводчика:
— Мы — Семеновы, сыновья известного в прошлом в городе купца. Мы рады хоть чем-нибудь помочь германским властям.
Переводчик понимающе улыбнулся.
Когда немцы ушли, в доме долго стояла плотная тишина. Нарушила молчание Клава. Она, как ящерица, выскользнула из-под кровати.
— Я уже чувствовала себя в гробу.
Тишина раскололась. Серафим обнял худенькие девичьи плечи:
— О гробе, Клава, не помышляй. Это непозволительная роскошь по нынешним временам. Нам жить надо, чтобы гроб сколотить для непрошеных гостей.
Связные вскоре ушли на другую конспиративную квартиру. Но покой в доме Семеновых был нарушен.
— Кто-то донес, что Валя бывает у нас, — высказал догадку Серафим. — Надо бы предупредить ее…
На следующий день на Республиканскую пришел с Брянска-второго Евгений Жуков.
— Мины нужны, — потребовал он.
— Испечем мины, — хитровато улыбнулся Олег. — Теперь есть из чего.
Ночь намела сугробы. Однако Олег хорошо приметил место тайника. Он отсчитал от куста сирени пять шагов, быстро размел снег и притащил в дом взрывчатку. Сел за стол, взял лист бумаги и долго водил по нему пальцем.
— Что ты колдуешь? — спросил Жуков.
— Прикидываю конструкцию, — объяснил Олег. — Корпусом мины будет обыкновенная консервная банка. Все это довольно просто. Сложнее другое. Как сделать ее невидимкой?..
— Я ее под пальто суну, — проговорил нетерпеливый Жуков.
Серафим ухмыльнулся. Он сразу догадался, что брата заботило другое: как на виду у всех незаметно поджечь шнур?
— Сейчас модны сумки от противогазов. Почти все железнодорожники носят в них инструмент и завтрак. Что если и нашу банку сунуть в такую же сумку? А потом приложить к концу бикфордова шнура папиросу…
Олег и Жуков долго репетировали план будущего взрыва, переставляя мину с одного места на другое, пока не на шутку встревоженный Серафим унял их страсти:
— Не знаю, как паровоз, а дом наш наверняка взлетит.
Жуков ушел.
Олег тоже порывался пойти на Брянск-второй. Ему хотелось увидеть в деле свое изобретение, но Серафим удержал брата:
— Пойми, ты там посторонний, можешь вызвать подозрение.
Вскоре Жуков опять переступил порог дома Семеновых.
— Ну как?
Жуков поднял вверх большой палец.
Потом, попивая горячий чай, заваренный сушеной вишней, он рассказал о подробностях взрыва.
Мины он передал человеку надежному, коммунисту Редину. На паровозе, кроме немецкого машиниста, его помощника, были два солдата из охраны. Редин же был за кочегара. Он небрежно бросил сумку с минами к паровозному котлу. Банки предварительно обмотал тряпками, чтобы не стучали. Выбрав момент, Редин незаметно приложил к шнуру окурок и сам ушел. Через несколько минут взорвался паровоз, и все четверо фашистов отправились на небеса.
— А Редин где сейчас? — в один голос спросили братья.
— В лесу. У партизан. Но это не все, — продолжал Жуков. — Немцы тотчас вызвали на место взрыва эксперта. И тот засвидетельствовал, что котел взорвался из-за плохой эксплуатации. Дескать, машинист не взял в расчет суровую русскую зиму.
— В таком случае надо пустить наши адские игрушки на конвейер, — предложил Серафим.
…Через день Жуков снова уносил мины. В декабре железнодорожники взорвали несколько паровозов.
Гитлеровцы спохватились — морозы здесь ни при чем! Охрана поездов была усилена. Взрывы, однако, не прекращались.
Друзья из вражеского стана
Петр Лебедев возвращался из Западного парка, где ремонтировал пути. Улица, залитая лунным светом, молчала, только снег поскрипывал под ногами. У дома остановился. Откуда-то доносились едва уловимые звуки «Интернационала». Что это? Померещилось? Напряг слух. Но знакомая мелодия не исчезала.
Петр замер. Сердце забилось в такт музыке. Бесшумно подкрался к забору, прильнул к щели. На крыльце дома Куликовых стоял немец — высокий, в черной шинели. Он увлеченно играл на губной гармошке. Петр узнал куликовского постояльца Карла Вернера, станционного диспетчера.
— Чего это он гимн наш наигрывает? — насторожился Петр. Увлекшись, налег на забор, доски затрещали. Карл поспешно сунул гармошку в карман и встревоженно спросил:
— Вер ист да?
Несколько секунд немец вслушивался в тишину, затем, пожав плечами, ушел в дом.