— Откуда вы все это узнали?
— Немцы считают войну выигранной. Ждут падения Москвы. Они веселы и беспечны. Развязали языки, откровенничают. Ну и… я не сижу сложа руки. Муж и Лиля тоже научились смотреть по сторонам.
— А вы сможете узнать, что затевают фашисты против партизан? — поинтересовалась Валя.
— Постараюсь, — ответила Александра Ивановна. — Давайте, Валюша, спать. День был длинным.
На посту
Стрелочник Александр Андреевич Черненко, проводив поезд, уныло побрел к своей будке — на пост №29. Здесь, в воротах города, сплелись в пучок железнодорожные пути. День и ночь громыхали поезда, везя для фронта под Москву танки, пушки, горючее, коней, солдат, — везли смерть. Громкий и однообразный стук колес болью отдавался в сердце.
Неохотно Черненко поднимал желтый флажок, каждый раз кляня свое бессилие. Иногда им овладевало безумное желание броситься под колеса… Никто в поселке Брянск-второй не знал, почему, будучи начальником станции, командуя эвакуацией узла, Черненко посадил в вагон беременную жену, а сам остался ходить в помощниках у немца стрелочника. На пост №29 Черненко устроился с трудом: немцы боялись брать на железную дорогу советских людей. Работа оказалась пыткой: он провожал уходившие на восток, к Москве, вражеские поезда.
В первых числах ноября, возвращаясь с работы, Черненко встретил на улице машиниста Николая Загинайло. Поздоровавшись, Загинайло начал откровенно:
— Надо уходить в лес. К черту! Надоело.
Черненко внимательно посмотрел ему в глаза:
— Горком не похвалит за бегство.
— Да где он, твой горком? Ни слуху о нем, ни духу, — с горечью бросил Загинайло.
Александр Андреевич Черненко, руководитель подпольной партийной группы железнодорожников.
— Как сказать… — Черненко оглянулся по сторонам: улица была пустынной. — Листовки видел? Это горком. Подорванные эшелоны… Позавчера двух гестаповцев на Ковшовке кокнули… Я думаю, что и это горком. Так-то вот… — Они помолчали. — Тебе, как бывшему парторгу депо, надо бы подумать о другом… об организации…
— Зачем она, организация? — Загинайло шагнул от Черненко. — Взносы собирать, что ли?
— И взносы, — настаивал Черненко. — Платить будем убитыми фашистами, сожженными, подорванными эшелонами. И если хочешь знать, это приказ Кравцова.
Загинайло выпучил глаза.
— Ко мне заходила Сафронова Валя. Контролером в сберкассе работала. Кравцов требует — не дремать.
Договорились браться за дело сообща.
На железнодорожном узле осталось много своих, среди них и коммунисты. Нужно было безошибочно определить, чем дышит теперь каждый из них. Черненко, лежа у себя в постели, «по косточкам» разбирал всех знакомых, но в конце концов пришел к выводу, что надо посмотреть людям в глаза и тогда они станут понятнее.
После работы Черненко свернул на Карьерную улицу и остановился у дома №22. Здесь, почти у самого леса, жили машинисты братья Николай и Жорж Костюковы. Поколебавшись, Черненко толкнул дверь.
Николай Костюков, жилистый, с давно небритым лицом, лежал на кровати. Увидев гостя, он с нескрываемой злостью бросил ему:
— Ославил меня, теперь за душой прешься?
— О чем ты?
Черненко снял шапку и без приглашения подсел к Костюкову.
— А ты будто не знаешь?! — Он протянул листовку.
«Позор братьям Костюковым, поступившим на службу к фашистам. Плюйте им в рожи, пусть они подохнут от нашего презрения!» — прочитал Черненко.
— Ты сочинял? — глаза Костюкова жестоко уставились на гостя.
— Опомнись, Никола!
Через несколько минут Черненко уже знал всю историю, происшедшую с Костюковым. Он пошел работать на узел помощником машиниста только для того, чтобы связаться с патриотами. Доставил в Орел несколько составов, начал было договариваться с товарищами о подпольной работе и вдруг эта листовка. Костюков бросил работу.
Но это оказалось не так просто. Явился из железнодорожной управы полицейский и потребовал, чтобы Костюков вернулся на паровоз. Что было делать? Тогда он набрался смелости и спрыснул себе под кожу керосин. Костюков показал из-под одеяла чудовищно распухшую ногу.
— Теперь всю улицу врачую, — сказал он, — от пациентов отбою нет. Кто не хочет работать, идет ко мне.
— Но за это тебя не похвалят…
— Немцы? А черт с ними…
— Не немцы, а наши. Вместо того, чтобы драться, бить врага, ты первого себя подшиб.
— Ты так думаешь?.. — спохватился Костюков.
— Уверен, что Кравцов назовет тебя простофилей.
— Слышь, а что теперь мне делать? — немного приободрился Костюков.