Роберт МакКаммон
Город гибели
Он пробудился с памятью о громе, прокатившемся сквозь каждую его косточку.
Дом был погружен в тишину. Будильник не прозвонил. «Опоздал на работу!» — понял он, пораженный стрелой отчаянного, безнадежного ужаса. Но нет, нет… погодите минутку; он заморгал, прогоняя застилавший глаза туман, тогда мало-помалу прояснилось и в голове. Во рту еще держался вкус лука из вчерашнего мясного рулета. День мясного рулета — пятница. Сегодня, значит, суббота. Слава Богу, в контору идти не надо. Уф, — подумал он, — успокойся… успокойся…
Господи, ну и кошмар ему привиделся! Сейчас сон таял, спутанный и невнятный, оставляя, впрочем, свою странную, недобрую суть, как змея оставляет сброшенную кожу. Минувшей ночью была гроза — Брэд знал это наверняка, поскольку, вынырнув из сна, увидел пронзительно-белые сполохи и услышал выворачивающий нутро гулкий рык — о стены спальни грохотала настоящая буря. Однако в чем заключался кошмар, Брэд не мог сейчас вспомнить; он чувствовал головокружение и потерю ориентации, точно только что сошел со взбесившейся ярмарочной карусели. Зато он помнил, что сел в постели и увидел молнию, такую яркую, что в наступившей следом тьме у него перед глазами замелькали синие пятна. А еще Брэд помнил, что Сара что-то говорила… но теперь не знал, что…
«Черт, — думал Брэд, уставясь на противоположную стену спальни, где было выходившее на Бэйлор-стрит окно. — Черт возьми! Какой странный свет! И не скажешь, что на дворе июнь!» Свет казался скорее зимним, белым. Призрачный. Жутковатый. От него было немного больно глазам.
Брэд вылез из кровати и пересек комнату. Отдернув белую занавеску, он выглянул на улицу и сощурился.
В кронах деревьев и над крышами домов Бэйлор-стрит висело нечто вроде плотного, серого, слабо светящегося тумана. Туман этот неподвижно лежал по всей улице, насколько хватало глаз; куда ни глянь, все обесцветилось, будто что-то высосало отовсюду пестрые краски. Брэд посмотрел на небо, пытаясь отыскать солнце. Оно было где-то там, наверху — тусклая лампочка, светившая сквозь грязную вату. Послышались раскаты далекого грома, и Брэд Форбс сказал:
— Сара! Милая, ты только погляди!
Сара не ответила, не шелохнулась. Брэд глянул на жену. На простыню, саваном накрывавшей ее, выбилась волна каштановых волос.
— Сара? — повторил он, делая шаг в сторону кровати.
И вдруг вспомнил, что она сказала прошлой ночью, когда он, не вполне очнувшись от сна, сел и увидел трескучую молнию.
Мне холодно, мне холодно.
Ухватив простыню за край, Брэд потянул.
Там, где прошлой ночью спала его жена, лежал скелет. К голому черепу цеплялись пряди ломких каштановых волос.
Скелет был в нежно-голубой ночной сорочке Сары, а вокруг, на белеющих костях и между ними, лежало что-то похожее на высохшие куски коры… кожа, понял он, да… ее кожа. Череп ухмылялся. От кровати исходил горьковато-сладкий запах окутанного волглым туманом погоста.
— Охх… — прошептал Брэд. Он стоял, не спуская остановившегося взгляда с того, что осталось от жены, покуда глаза не полезли из орбит. Черепную коробку распирало изнутри так, точно мозг вознамерился взорваться, а из прикушенной нижней губы тоненькой струйкой ползла кровь. «Мне холодно, — сказала ночью Сара голосом, прозвучавшим, как болезненное хныканье. — Мне холодно».
А потом Брэд услышал собственный стон, отпустил простыню, шатаясь, попятился к стене, споткнулся о свои теннисные туфли и с маху приземлился на пол. Опадая на скелет, простыня словно бы вздохнула.
Снаружи гремел заглушенный туманом гром. Брэд уставился на костлявую ступню, которая торчала из-под нижнего края простыни, и увидел, как с нее на густой, длинный ворс зеленовато-бирюзового ковра, плавно покачиваясь, облетают хлопья мертвой высохшей плоти.
Он не знал, сколько просидел так, глядя в одну точку и ничего не предпринимая. В голове мелькнуло, что, может быть, все это время он хихикал, или всхлипывал, или и то и другое, и Брэда чуть не стошнило. Захотелось свернуться клубком и снова уснуть; он и в самом деле на несколько секунд закрыл глаза, но, когда вновь открыл их, в кровати по-прежнему лежал скелет жены, а раскаты грома слышались ближе.
Не зазвони телефон у кровати, Брэд мог бы сидеть так до Судного Дня.
Каким-то образом очутившись на ногах, он схватил трубку, стараясь не глядеть вниз, на череп с каштановой шевелюрой, не вспоминать, какой красавицей была его — Боже правый, всего-то двадцативосьмилетняя! — жена.
— Алло, — выговорил он глухим мертвым голосом.
Ответа не было. В глубинах кабеля Брэд слышал щелчки и гудение телефонной сети.
— Алло?
В трубке не отвечали. Только теперь там как будто бы — как будто бы — послышалось тихое шелестящее дыхание.
— Алло? — взвизгнул Брэд в трубку. — Скажите же что-нибудь, черт вас возьми!
Новая серия щелчков; граммофонный бестелесный голос:
— Очень жаль, но сейчас мы не можем соединить вас с абонентом. Все линии заняты. Пожалуйста, повесьте трубку и попробуйте перезвонить позже. Спасибо. Вы слушаете запись…
Брэд грохнул трубку на рычаги, и от движения воздуха со скул черепа взлетели хлопья кожи.
Босой, в одних пижамных штанах он выбежал из спальни, промчался к лестнице, и ринулся вниз, истошно вопя:
— Помогите! Помогите! Кто-нибудь!
Он оступился, врезался в стену, но, ухватившись за перила, ухитрился не сломать шею. Продолжая пронзительно взывать о помощи, ураганом промчался через парадную дверь на двор. Под ногами захрустели опавшие листья.
Брэд остановился. Эхо его голоса разнеслось по Бэйлор-стрит. Воздух был сырым, неподвижным, густым, не давал дышать. Брэд уставился на сухие листья, ковром укрывшие побуревшую траву, которая всего сутки тому назад была зеленой. Внезапно поднявшийся ветер закружил новые сухие листья; Брэд задрал голову. Там, где накануне вечером (перед тем, как он, засыпая, закрыл глаза) стояли зеленые дубы, он увидел голые серые сучья.
— ПОМОГИТЕ! — пронзительно крикнул он. — КТО-НИБУДЬ, ПОМОГИТЕ! ПОЖАЛУЙСТА!
Но никто не откликнулся — ни в доме, где жили Пэйты, ни у Уокеров, ни у Кроуфордов, ни у Леманов. Бэйлор-стрит была недвижна и безлюдна, ни живой души, и, стоя под листопадом в седьмой день июня, Брэд почувствовал, как что-то упало ему в волосы. Он поднял руку, вытащил это и взглянул на то, что держал в руке.