Лафкадио Хирн
«Город грез»
Lafcadio Hearn
«The City of Dreams» (1879)
В последнее время стали говорить, что если у Нового Орлеана и есть какая-то особая мания, которая отличает его от других городов, то это мания «разговаривать самому с собой». Бесполезно отрицать столь широко известный факт, как склонность жителей Нового Орлеана бродить по своим родным улицам, разговаривая о чем-то наедине с собой. И незнакомцы, посещавшие нас, говорят: «Жители Нового Орлеана склонны к безумию; они постоянно разговаривают сами с собой, что является признаком умопомрачения». Неужели люди сходят с ума из-за глупого законодательства, потерь в торговых делах и возмутительных налогов? Одному Богу известно! Но они разговаривают либо сами с собой, либо с невидимыми существами, либо с сонными тенями, которые протягиваются неровными островками темноты вдоль улиц в солнечные дни.
Их довольно много, этих любителей уединенных размышлений; и обычно они ищут тишины на самых безлюдных улицах — тех улицах, которым Тайная полиция Востока дала зловещее название «мертвых улиц». Возможно, лучше было бы сказать «улиц мертвых».
Одно время мы проявляли особый интерес к наблюдению за этими блуждающими и бормочущими людьми. Они все разного возраста, но чаще всего в преклонных годах. Действия молодых мужчин и женщин обычно бывают быстрыми и нервными, а тех, кто старше — медлительными и спокойными. Первые часто говорят сердито, словно размышляя о какой-то несправедливости; последние — скорее печально, чем испытывая раздражение. Все это вполне естественно и ожидаемо от тех, кто разговаривает сам с собой.
О чем же они говорят?
Это не всегда легко выяснить. Резкое эхо быстрых шагов по тротуару, даже внезапное трепетание тенистой листвы, часто оказывается достаточной причиной, чтобы нарушить их задумчивость; говорящий оглядывается вокруг, словно пробудившись ото сна, с робкой подозрительностью смотрит на тех, кто проходит мимо, как будто опасаясь, что они подслушивают его, и уходит прочь более быстрой походкой. Чтобы в совершенстве изучить характер этих людей, необходимо носить резиновую обувь.
Но было бы жестоко носить для этой цели туфли из индийской резины, так же это еще можно назвать низко. Поэтому мы не можем полностью ответить на вопрос — «О чем они говорят?»
Но порой самый невинный прохожий может уловить пару слов — иногда странно многозначительных, иногда бессмысленных. Мы тоже слышали такие слова. Время от времени упоминались огромные суммы денег — миллиарды, квинтиллионы! — верный знак того, что говорящий был лишен денежных средств и мало надеялся на милость богини Фортуны. Иногда мы слышали странные проклятия — люди проклинали себя и других, безымянные места и безымянных людей, неведомые воспоминания и неизвестные несчастья. Иногда они весело говорили и тихо смеялись про себя, но такое бывает редко, очень, очень редко.
До эпидемии нам казалось, что большинство этих пустых разговоров касались в основном денег. Действительно, большинство дошедших до нас отрывочных бормотаний, казалось, были связаны с мечтами о богатстве — дикими, смутными и фантастическими — некими грезами, которые снятся тем, кто потерял все и ни на что уже не надеется, но все же ищет утешения в великолепии снов о Невозможном.
Затем наступило жаркое лето, полосуемое жгучими бичами лихорадки; под палящим, безжалостным, сводящим с ума солнечным светом и жестокой ясной бесконечностью теплой синевы наверху говорящие все так же бродили по тихим улочкам в поисках кусочков тени, как арабы в поисках оазисов в мире желтого песка; и в это время они разговаривали чаще, чем когда-либо сами с собой или с тенями, с той огромной пустотой наверху и с шепчущими деревьями, которые поникли от сильного зноя.
Так потянулись месяцы, сухие и яростные; солнце вставало каждый день, порождая все тот же нестерпимый зной; и небо каждый вечер наливалось блеском расплавленной меди. И бормочущих себе под нос людей становилось все меньше, но казалось, что они начали говорить гораздо больше, чем когда-либо до этого. Они разговаривали с черными лентами, которые причудливо трепетали на ручках заглушенных тряпками колокольчиков, и с призрачно-белыми предметами, висящими у дверей коттеджей, и с длинными процессиями, зловеще грохочущими по направлению к Городу Гробниц.
Иногда казалось, что были слышны тихие рыдания — сдерживаемые рыдания; как если бы человек с мучительной решимостью проглатывал горькую скорбь — но, возможно, так лишь казалось; потому что в то тяжелое лето было столь много странных звуков, что никто не мог доверять своим ушам.