И что же делать человеку здесь, на Земле, чтобы выжить и не продавать себя в добровольное рабство? Ответ: не знаю. Грабить банки.
******
Старый дом культуры ознаменовал собой упадок эпохи, развал страны, кладбище коммунизма и вообще всё то, что может знаменовать собой здание с выбитыми стёклами и опадающим фасадом. Некоторые буквы с вывески уже отвалились, заколоченные окна ощетинились битыми стеклами, стены были покрыты мутно-серым камнем. На контрасте перед домом расположились клумбы с живописными цветочками.
Я не шла конкретно на заброшенный рынок, просто куда-то шла. Узнавала город, знакомилась с окружением, а остановилась здесь, любуясь этим культурным надгробием .
Да, думала пойти, проверить того парня. Даже искренне собиралась это сделать, пока умывалась и одевалась, но как только вышла из дома - испугалась. Гораздо легче было бы сделать это с Рией, одной вообще сделать что-то сложно. Только бесцельно бродить, да надеяться на удачу.
Но перед домом культуры была только я. Улицы в будний день пустовали, лишь изредка проезжали машины. Небольшая аллея дышала спокойствием, отцветшая сирень обнимала здание, словно придерживая стены, упорно крошащиеся на траву.
Мой свисток-птица издал мягкий, нежный звук на неизвестной частоте.
И, словно бы отреагировав на этот сигнал, дверь дома культуры распахнулась, прошуршала по асфальту, ударилась о мусорку и замерла. Нестройной походкой из недр здания вышел тот самый старик.
Я не смогла отступить.Стояла и смотрела, как он своей окровавленной рукой хватается за ручку двери. Даже почти не удивилась.
Повернув голову ко мне, он сказал:
- Не стоило даже пытаться, знаешь.
Живот заболел от страха, пальцы задрожали. Я подумала о Двадцать. Ох, ну почему, почему я не остановила его вчера? Почему не пошла ночью?
- Что?..
Голос прозвучал так тихо, что ни один человек был бы не в состоянии расслышать.
Но он расслышал.
- Я пытался его вылечить, знаешь. А в итоге он страдал ещё больше, у меня не было анестезии и опыта, и времени…
Мне удалось отступить на полшага. Пяткой нащупала скейтборд.
Но мужчина не двигался, просто стоял, смотрел. Рукавом свитера пытался оттереть кровь с руки.
- Ничего. Как всегда.
Вокруг не было ни души, и услышать мой крик было бы некому. Но катаюсь я хорошо, буду быстрее, чем этот старик.
Ладони вспотели. Из-за облаков блеснул луч света.
Я не верила в свою смерть в день, когда светит солнце.
- Вы убили Двадцать? - это предложение далось мне с трудом.
- Кого?
Тут я растерялась. Пустилась в объяснения:
- Двадцать… ох, я не помню его фамилии…. Юноша - высокий, в шляпе, с длинными светлыми волосами, он ещё вас искал…
Мужчина нахмурился. Сделал шаг, но я вздрогнула, и он тут же замер.
- Нет. Никаких юношей я не убивал, - сказал он устало.
- А что тогда…
- Голубь. Голубя переехала машина, я пытался его спасти, но у меня не получилось.
- Что…
- Голубь. Птица такая.
- Я знаю, что такое голубь! Но я думала, что вы убили Двадцать!
Он так на меня посмотрел… Большей идиоткой я себя в жизни не чувствовала. Щёки и уши вспыхнули огнём.
Боже, я ведь только что обвинила человека в убийстве! Хорошего человека. Надумала себе невесть что из-за глупой паранойи и россказней незнакомца, перенервничала, расстроила всех...
Больше не в силах стоять и пытаться посмотреть ему в глаза, села на скейтборд.
- Простите меня… Простите меня, пожалуйста! Я такая дура! Я совершенно не хотела вас обидеть!
Его ботинки прошуршали по земле. Рука, та, что в крови, легла на моё плечо, и я вздрогнула от железного запаха, холода и тяжести. Сил хватило посмотреть только ему на нос, не выше.
- Шарлатан этот твой Двадцать. Не надо считать людей плохими только потому, что так сложились обстоятельства, хорошо?
Я кивнула.
Он сел передо мной на колени. Мне даже некуда было подвинуться, только нелепо отъехать в сторону.
- Я могу тебе как-нибудь помочь? - спросил он, и я поняла, что больше такого не выдержу.
Чуть не ударив его коленом в подбородок, вскочила. Он отшатнулся.
Нет, не надо, спасибо!
С меня, пожалуй, хватит. Я так надеялась, что когда мы переедем в другой город (неизменное “мы” в моих мыслях), то все проблемы и недопонимания останутся позади. Но они всё множатся и множатся.