Хурущ работал в одном из направлений полуживого бизнеса, в серой экономической зоне. Туда мы и прибыли — срочная операция. Тамошние полицейские под надуманным предлогом установили, что Хурущ на месте.
Мы вытащили его из офиса, чересчур тёплой пыльной комнаты над магазином, с промышленными календарями и выцветшими пятнами на стенах между шкафами. Когда мы уводили Хуруща, его секретарша тупо на нас смотрела, убирая со своего стола разное барахло.
Он понял, кто я такой, ещё до того, как увидел в дверном проёме Корви или кого-то другого в форме. Его опытности, некогда обретённой, хватило, чтобы распознать, что он, несмотря на наши манеры, не арестован и поэтому имеет возможность отказаться следовать за нами, из-за чего мне придётся подчиниться Гадлему. Через мгновение после того, как впервые нас увидел, — в течение которого он напрягался, словно обдумывая возможность бежать, хотя куда? — Хурущ спустился вместе с нами по раскачивающейся железной лестнице на стене здания, служившей единственным входом. Я негромко распорядился по рации, чтобы вооружённые сотрудники, бывшие наготове, отошли. Он так никогда их и не увидел.
Хурущ оказался жирным здоровяком в клетчатой рубашке, такой же выцветшей и пыльной с виду, как стены его офиса. Он смотрел на меня через стол в нашей комнате для допросов. Ящек сидела, а Корви стояла, проинструктированная ничего не говорить, а только наблюдать. Я расхаживал взад-вперёд. Протокола мы не вели. С формальной точки зрения это не было допросом.
— Микаэл, вы знаете, почему вы здесь?
— Без понятия.
— Вам известно, где ваш фургон?
Он резко поднял голову и воззрился на меня. Голос у него переменился — в нём вдруг зазвучала надежда.
— Так, значит, вы об этом? — спросил он наконец. — О фургоне?
Он выдохнул «ха» и откинулся на стуле. Всё ещё настороженный, но начинающий расслабляться.
— Значит, вы его нашли? Что с ним?..
— Нашли?
— Его угнали. Три дня назад. Так что? Вы его нашли? Господи. Что же?.. Он у вас? Могу я получить его обратно? Что случилось?
Я посмотрел на Ящек. Она встала, шепнула мне пару слов, снова уселась и продолжила наблюдать за Хурущем.
— Да, Микаэл, я именно об этом, — сказал я. — А вы думали, о чём? На самом деле нет, не тычьте в меня пальцем, Микаэл, и заткнитесь, пока я не скажу; я ничего не желаю слышать. Вот что, Микаэл. Человеку вроде вас, занимающемуся доставкой товаров, фургон необходим. А вы об угоне не заявляли.
Я коротко глянул на Ящек: мол, мы уверены? Она кивнула.
— Не сообщили, что он угнан. Теперь я вижу, что потеря этого куска дерьма, я подчёркиваю — куска дерьма, не очень-то вас подкосила, чисто по-человечески. Тем не менее я задаюсь вопросом: если его угнали, то что могло помешать вам оповестить об этом нас и вашу страховую компанию? Как вы можете без него справляться со своей работой?
Хурущ пожал плечами.
— Не успел. Я собирался. Был занят…
— Мы знаем, как вы заняты, Мик, и всё же я спрашиваю: почему вы не сообщали о его пропаже?
— Я не успел. В этом же нет ничего подозрительного…
— В течение трёх дней?
— Он у вас? Что случилось? Его что, для чего-то использовали? Для чего именно?
— Знаете эту женщину? Где вы были во вторник вечером, Мик?
Он уставился на фотографию.
— Господи. — Он всё-таки побледнел. — Кого-то убили? Господи. Её сбили, да? Сбили и скрылись? Господи.
Он вытащил потёртый наладонник, потом, не включив его, поднял взгляд.
— Во вторник? Я был на собрании. Во вторник вечером? Боже мой, я был на собрании. — Он нервно кашлянул. — В ту самую ночь чёртов фургон и угнали. Я был на собрании — двадцать человек могут сказать вам то же самое.
— На каком собрании? Где?
— Во Вьевусе.
— Как вы туда добрались без фургона?
— На своей чёртовой машине! Её-то никто не угонял. Был на собрании Анонимных игроков.
Я уставился на него.
— Чёрт, я езжу туда каждую неделю. Вот уже четыре года.
— С тех пор как в последний раз побывали в тюрьме?
— Да, с тех пор как в последний раз побывал в чёртовой тюрьме. Господи, а что, по-вашему, меня туда привело?
— Нападение.
— Да, я расквасил нос своему чёртовому букмекеру, потому что задолжал ему, а он мне угрожал. А вам что за дело? Во вторник вечером я сидел в помещении, где было полно народу.
— Что ж, это два часа, самое большее…
— Да, а потом, в девять, мы пошли в бар — это же АИ, а не АА, — и я просидел там за полночь и домой отправился не один. В моей группе есть одна женщина… Вам это все подтвердят.
Насчёт этого он был не прав. Из восемнадцати человек, входивших в группу АИ, одиннадцать не пожелали ставить под угрозу свою анонимность. Организатор, жилистый парень с конским хвостом, проходивший под кличкой Зет, «Боб», не назвал нам их имён. Он имел право не делать этого. Мы могли бы его заставить, но зачем? Семеро других, согласившихся выступить свидетелями, подтвердили слова Хуруща.
Среди них не было той женщины, с которой, по его утверждению, он отправился домой, но некоторые из них соглашались, что таковая имела место. Мы могли бы установить её личность, но опять-таки какой смысл? Кримтехи взбудоражились, когда нашли на Фулане ДНК Хуруща, но это было крохотное число волос с его руки на её коже: учитывая то, как часто он совал вещи в багажник и вытаскивал их, они ничего не доказывали.
— Так почему он никому не сказал, что у него пропал фургон?
— Он говорил, — сказала мне Ящек. — Просто нам не сообщил. Я разговаривала с его секретаршей, Льелой Кицовой. Пару последних дней он только и знал, что причитал по этому поводу.
— Не успел поставить нас в известность? Как он вообще без него обходился?
— Кицова говорит, что он просто таскает барахло через реку, туда и сюда. Случайный импорт, в очень малых масштабах. Ныряет за границу и хватает дребедень для перепродажи: дешёвую одежду, пиратские диски.
— Куда за границу?
— В Варну. В Бухарест. Иногда в Турцию. Само собой, в Уль-Кому.
— Значит, он просто слишком замотался, чтобы сообщить об угоне?
— Такое случается, босс.
Само собой, причём к его ярости — несмотря на то, что он не сообщил об угоне, ему теперь вдруг очень захотелось его вернуть, — мы не стали отдавать ему фургон. Мы лишь взяли его к огороженной стоянке — удостовериться, что машина действительно его.
— Да, он мой.
Я ожидал, что он будет жаловаться, как дурно обращались с его транспортным средством, но, по-видимому, таким и был его обычный цвет.
— Почему я не могу его забрать? Он мне нужен.
— Повторяю ещё раз: это место преступления. Заберёте его, когда я во всём разберусь. Для чего это всё?
Он пыхтел и ругался, глядя в багажник фургона. Я велел ему ни к чему не притрагиваться.
— Это дерьмо? Понятия не имею.
— Я вот о чём говорю.
Разорванный шнур, куски хлама.
— Ну да. Не знаю, что это такое. Я это сюда не клал. Не смотрите на меня так — зачем мне возить такой мусор?
Позже, у себя в офисе, я сказал Корви:
— Пожалуйста, Лизбьет, остановите меня, если у вас есть какие-то соображения. Потому что я вижу предполагаемую рабочую девушку, которую никто не узнает, без каких-либо причин выброшенную на виду из угнанного фургона, старательно загруженного разным дерьмом. И, знаете ли, ничего похожего на орудие убийства — это весьма определённо.