– А мне что делать?! – воскликнул Кобрин. – Голоса у меня нет, стихов я не знаю. Оставлять на столе валерьянку или разбрасывать мышьяк по углам? Ну, спасибо, Илья Аркадьевич, утешил. Ты где, вообще, начитался, этой «желтизны»? В интернете, поди?
– Извините, товарищ генерал. Я не хотел…
– Да, ладно тебе извиняться. Давай, лучше перейдём к делу. Завтра в Сибирь полетят два наших человека из отдела особых поручений. Там, то бишь, в Сибири, сейчас как раз идёт экологический форум, на котором, если верить последним сообщениям, разведчиков больше, чем экологов. – Генерал ухмыльнулся. – Короче, ребят нужно встретить и снабдить всем необходимым. Нами совместно с ГРУ разработана операция по Ронину. Сегодня получишь все материалы и изучишь их. Твоя задача – обеспечить контроль за переброской парней в Монголию. Лично доложишь об исполнении. – Полковник изобразил удивление, но промолчал.
– Да, именно в Монголию, – с акцентом на последнем слове произнёс генерал. – По немногочисленным, но достоверным источникам, эта возлюбленная парочка перебралась туда несколько дней назад. До этого они обитали в одном из Забайкальских буддистских дацанов, но где точно, – неизвестно. Так что без нашей «азиатской» паствы тут, конечно, не обошлось, но, к сожалению, среди служителей дацанов и местных шаманов агентуры у нас нет. Пришлось пошевелить монгольских товарищей. Правда, в ГРУ Монголии, не смотря на все наши грифы секретности, оказывается, уже давно все обо всём в курсе, – с раздражением констатировал Кобрин. – Остаётся только разводить руками. А, поскольку тут замешаны шаманы и ламы, – продолжал он, – то есть ещё и риск, что наши коллеги поведут двойную игру. Увы, это давно не та Советская Монголия, с которой нам когда-то было легко и просто договариваться. Но тут уж ничего не поделаешь. Вопросы, полковник?
– Разрешите, если можно, два вопроса, товарищ генерал.
– Задавай.
– Если Ронина не удалось нейтрализовать, и он сейчас жив, то почему же тогда всё прекратилось само собой.
– Что всё?
– Ну вы же понимаете… В нашем институте единственным условием прекращения эпидемии и массовых беспорядков изначально была объявлена ликвидация Ронина. Об этом ещё неоднократно говорил покойный Плеханов. Тогда почему же…
– Не знаю! – резко перебил его Кобрин. – Не знаю, и знать не хочу! – Он опять тяжело задышал и налился краской. – Мы солдаты, а не апостолы науки. Пусть там, в институте, теперь и отвечают за свои прогнозы. Первый вопрос исчерпан. Какой второй? – Илья Аркадьевич уже пожалел о своём непреднамеренном любопытстве, но всё же рискнул спросить:
– Какова теперь основная цель операции по Ронину?
– А ты разве ещё не понял? – Кобрин не то с удивлением, не то с раздражением посмотрел на подчинённого, как смотрит раздосадованный учитель на «трудного» ученика, на которого без толку потратил уйму сил и времени. – На Ронина не только мы, – на него с полдюжины разных спецслужб охотится. И у них, у всех, свои цели и задачи. И каждый хотел бы заполучить его в свою заветную, тайную копилку. Но мы должны их опередить, ибо цель у нас по-прежнему только одна: объект должен быть ликвидирован. Ты меня слышишь: ли-кви-ди-ро-ван! – С этими словами генерал отвернулся от собеседника и подошёл к окну.
В истаявшей рассветной дымке уже окончательно проступили знакомые очертания Большой Лубянки, а гулкая тишина за окном стала наполняться первыми звуками просыпающегося города. Редкие, розоватые облачка на чистом, голубом небе исполнились золотистой бахромой, и были так красивы и хороши собой, что заслуживали акварельной палитры мастера.
Неожиданно мимо окон протрусила стайка беспородных, разномастных псов, невесть откуда взявшихся посреди этого каменного безлюдья. Они суетливо семенили гуськом в надежде поскорее пересечь открытое пространство, делавшее их лёгкой мишенью, и опасливо прижимались к стенам домов, пока и вовсе не скрылись из виду, занырнув в ближайшую арку двора.
Наступал новый день, который, судя по всему, обещал быть солнечным и тёплым, и сулил горожанам, если верить приметам, долгожданное погожее лето.
Когда весь день праздно сидишь против тушечницы и для чего-то записываешь всякую всячину, что приходит на ум, бывает, такое напишешь – с ума можно сойти.