На этот раз он сказал «Нет» и напустил на себя недоуменный вид.
Она стала делиться впечатлениями:
— Я прошла под этими горами по всем подземным пещерам. Там такие каменные штуки — одни снизу, а другие — сверху. А твоя мать жива? Твоя семья в Вирджинии?
Он ответил ей, как оно было на самом деле.
— Господи! Твоя мать, наверное, такая же старая, как я, — сказала толстуха, делая первый пробный шаг.
— Наверное, — равнодушно сказал Джим, выигрывая этот раунд по очкам.
— А-а, — она замолчала.
Он работал быстро — нужно было убрать и другие каюты.
— Я в первый раз была на Аляске, — наконец сказала она. — У меня родственники в Анкоридже. Ты ведь бывал в Анкоридже, а?
Джим кивнул.
— И не поверишь, что это Аляска, правда? Я всегда думала, что Аляска — это что-то вроде Северного полюса, один лед да снег. Но Анкоридж похож на любой другой городок — такие же деревья, и салоны красоты, как и всюду в Штатах. А когда речь заходит о Штатах, они говорят «на Большой Земле». Забавно, правда? Ха, «Большая Земля»! В общем, мне понравилось у родственников, и все такое. А ты, хоть и молод, а уже, видать, много где побывал, да? И повидал немало интересного?
— Не так уж и много, — Джим закончил стелить ее койку и собрался уходить.
Видя, что он вот-вот уйдет, она быстро сказала:
— Да, ты ведь обещал закрепить эту штуковину на иллюминаторе. А то она все время дребезжит и не дает мне уснуть.
Джим осмотрел крышку иллюминатора — один из крепежных винтов ослаб. Он завинтил его ногтем большого пальца и сказал:
— Ну вот, эта штука больше не будет вас беспокоить.
Она встала, плотно запахнула халат и подошла к иллюминатору:
— Молодец! А я всю ночь пыталась ее закрепить, но так и не смогла.
Он направился к двери.
Она снова заговорила — быстро, словно рассчитывая таким образом задержать его:
— У моего мужа тоже это неплохо получалось. Он уже умер, конечно. Умер еще в тридцатом году, но у меня остался сын. Но он младше тебя. Только-только поступил в колледж…
У Джима было такое ощущение, будто его пытаются столкнуть вниз с обрыва. У нее сын его возраста, а она пытается его соблазнить. Тоска по дому вдруг охватила его. Ему захотелось убежать, скрыться, исчезнуть.
Она еще что-то говорила, но он резко распахнул дверь и вышел на мокрую блестящую палубу.
Но в тот день ему так и не удалось побыть одному. Для пассажиров была устроена вечеринка, и новеньким пришлось изрядно потрудиться. Зал ресторана был украшен имитацией листьев остролиста и ветками сосны, которыми стюард предусмотрительно запасся в Анкоридже. Последний пассажир покинул прокуренный зал лишь в два часа ночи, и тогда раскрасневшийся и потный стюард поздравил свою команду, пожелал всем счастливого Рождества и сказал, что теперь они могут устроить собственную вечеринку.
Несмотря на усталость, они умудрились немало выпить. Джим пил пиво, а Коллинз — бурбон из бутылки, подаренной ему молодой хорошенькой пассажиркой. Затем несколько человек принялись петь. Громко, чтобы показать, как им весело. Поскольку Джим потихоньку накачивался пивом, он вдруг испытал прилив любви к товарищам. Он был готов всю жизнь ходить с ними между Сиэтлом и Анкориджем, пока корабль не затонет или он сам не умрет. При мысли об этом морском братстве на глаза у него навернулись слезы. Коллинз был пьян.
— Эй! На палубе! — воскликнул он. — А ну кончай грустить!
Джим обиделся.
— И ничего я не грущу, — сказал он. — Я в полном порядке.
Но потом ему и в самом деле взгрустнулось.
— Год назад, в Рождество, когда я был дома, я никак не думал, что ровно через год буду справлять это Рождество где-то посреди моря.
Уж больно мудрено у него получилось, но он должен был высказаться.
— Ну и что? — весело откликнулся Коллинз. — Когда я жил в Орегоне, я тоже никогда не думал, что буду ходить в море. Мой старик торговал лесом в окрестностях Юджина. Он хотел, чтобы я пошел по его дорожке, но мне хотелось мир посмотреть, вот я и уехал. Но может, когда-нибудь я и вернусь. Обзаведусь хозяйством, семьей, — он замолк.
Эти слова навевали на него тоску. Затем он встал, и они вместе вышли на палубу.
Ночь была холодной и ясной. Тучи рассеялись, и вдали, за колышущимися черными водами, были видны горные пики Аляски, высвеченные светом звезд.
Джим тоже был навеселе. Он полной грудью вдохнул холодный воздух.
— Отличная ночка, — сказал он, но Коллинз был занят одним: пытался сохранять равновесие.