– Ну, а что тут удивительного? – отозвался Олвин. – В городе есть и другие произведения искусства, не такие уж ценные, чтобы хранить их вечно в ячейках памяти, но все-таки достаточно интересные, чтобы не уничтожать их вскоре же после создания. Я полагаю, наступит день, придет сюда другой какой-нибудь художник и сотворит что-то еще более прекрасное. И уж его работе не дадут истлеть…
– Я знавал человека, который составил этот рисунок, – сказал Хедрон. Пальцы его все еще блуждали по поверхности мозаики, исследуя ее трещинки. – Странно то, что я помню сам этот факт, но в то же время совершенно забыл человека, о котором мы сейчас говорим. Надо полагать, он мне не больно-то нравился, поскольку я, судя по всему, стер память о нем из своего сознания… – Он коротко рассмеялся. – Впрочем, может оказаться и так, что это я сам создал этот рисунок во время одной из своих художественных фаз, а когда город отказался хранить его вечно, был так раздосадован, что и решил тогда же забыть об этом эпизоде… Ну вот, так я и знал, что этот кусочек, того гляди, отвалится.
Хедрон ухитрился отколупнуть осколок позолоченной плитки и, казалось, был страшно доволен этим актом мало кого трогающего вандализма. Он бросил крохотную чешуйку наземь:
– Вот теперь роботам-уборщикам будет над чем потрудиться!
Олвин понял, что это – урок. Странный инстинкт, известный под именем интуиции, способный приводить к цели напрямик, срезая углы, тотчас сказал ему об этом. Он уставился на золотистую крошку, лежащую у его ног, пытаясь как-то связать ее с проблемой, занимающей его сознание.
Найти ответ было несложно, коль скоро ему стало очевидно, что ответ такой существует.
– Да, я понимаю, что именно вы стараетесь мне втолковать, – сказал он Хедрону. – Это значит, что в Диаспаре есть объекты, которые не зафиксированы в ячейках памяти. Вот поэтому-то я и не мог найти их с помощью мониторов там, в Зале Совета. Пойди я туда и нацелься на этот дворик, мне бы и следа не углядеть этой вот стенки, на которой мы сейчас сидим…
– Ну, я думаю, что стенку-то ты бы обнаружил… Но вот мозаику на ней…
– Да-да, понимаю… – почти не слушая, продолжал Олвин, слишком занятый сейчас своими мыслями, чтобы обращать внимание на такие тонкости этикета. – И точно таким же вот образом могут существовать и целые районы города… они не отражены в его вечной памяти, но они еще не износились… они существуют… Нет, я все-таки как-то не вижу, чем это может мне помочь. Я же знаю, что внешняя стена стоит, как скала, и что в ней нет проходов…
– Гм… Возможно, из этого положения и в самом деле нет выхода, – проговорил Хедрон. – Во всяком случае, я ничего не могу тебе обещать. Но все же думаю, что мониторы способны научить нас еще очень и очень многому… если, конечно, Центральный Компьютер им разрешит. А он, похоже, относится к тебе… м-м… доброжелательно.
На пути к Залу Совета Олвин раздумывал над этими словами Шута. До сих пор он полагал, что доступ к мониторам ему обеспечило единственно влияние Хедрона. Ему и в голову не приходило, что это стало возможным в силу каких-то качеств, внутренне присущих именно ему самому. Быть Неповторимым означало потерю многого. И было бы только справедливо, если бы ему полагалась какая-то компенсация.
… Ничуть не изменившийся электронный слепок города все так же занимал центр зала, в котором Олвин провел эти долгие недели. Он смотрел на него теперь с новым чувством понимания: ведь все, что он видел здесь, перед собой, существовало в действительности, но… могло быть и так, что отнюдь не весь Диаспар отражен в этом безупречном зеркале. Да, разумеется, любые несоответствия должны быть пренебрежимо малы и, насколько он мог видеть, просто неуловимы…
И все же…
– Я, знаешь, попытался сделать это много лет назад, – нарушил молчание Хедрон, усаживаясь в кресло перед одним из мониторов. – Но управление этой штукой никак мне не давалось… Возможно, теперь все будет иначе…
Сначала медленно, а потом со все возрастающей уверенностью – по мере того как в памяти оживали давным-давно забытые навыки – пальцы Хедрона побежали по панели управления, лишь на мгновение задерживаясь в некоторых ее точках.
– Вот, думаю, так будет правильно, – наконец проговорил он. – Во всяком случае, мы сейчас в этом убедимся. – Экран монитора засветился, но вместо изображения, которое ожидал увидеть Олвин, появилась несколько обескуражившая его надпись: «Регрессия начнется, как только вы установите градиент убывания».