Однако ему не попадались тропы, и он не видел никаких признаков человеческих существ, которые бы обитали у реки или близко подходили к ней. Только в конце одного короткого дня впереди него взлетела стая бронзово-зеленых уток и полетела над водой, перекликаясь между собой бессвязными словами человеческой речи.
Пройдя еще немного, он остановился, полагая, что в дуновении ветра ему почудился запах горящих дров. Ветер дул с северо-запада, и Фальк еще более осторожно двинулся вперед.
Когда на реку стал опускаться вечер, далеко впереди на заросшем кустарниками берегу мелькнул и исчез огонек, затем вспыхнул снова.
Теперь его остановили не страх и даже не осторожность, а то, что это был первый огонь с тех пор, как он покинул Поляну. Зрелище это чем-то странно тронуло его душу.
Осторожный, как всякое лесное животное, он подождал, пока ночь полностью вступит в свои права, а затем медленно и бесшумно двинулся по берегу реки, стараясь не покидать тень от ив, пока не подошел настолько близко, что различил квадрат окна, через которое был виден очаг. Это была маленькая хижина с острой крышей, на которой было полно снега. Высоко над темным лесом и рекой сияло созвездие Ориона, сейчас наиболее яркое в этой тихой и морозной ночи. Время от времени с ветвей деревьев падал снег, рассыпаясь на отдельные снежинки, плывшие над рекой и вспыхивающие, словно искорки в луче света, падающего из окна.
Фальк стоял, не сводя глаз с огня в хижине.
Он подошел еще ближе, стараясь не производить шума.
Внезапно дверь хижины со скрипом отворилась, земля перед ней озарилась золотым сиянием, и вверх поднялась снежная пыль.
— Иди сюда, к огню, — произнес человек.
Он стоял в проеме двери, совсем не заботясь о том, что был совершенно беззащитен, так как находился на свету, лившемся из хижины.
Хоронясь во тьме, Фальк ухватился руками за лазер и замер.
— Я ловлю твои мысли, незнакомец, — снова бросил в темноту хозяин хижины. — Я — Слухач. Иди смелее. Здесь нечего бояться. Или, может быть, ты меня не понимаешь? Ты говоришь на этом языке?
Фальк молчал.
— Ну что ж, будем надеяться, что ты меня понимаешь, потому что я не собираюсь пользоваться при общении с тобой мысленной речью. Здесь нет никого, кроме меня и тебя… Конечно, — опять начал говорить незнакомец, — я без труда слышу тебя, ну, точно так же, как ты своими ушами слышишь меня. Я знаю, что ты здесь и не отваживаешься выйти из темноты ко мне. Подойди, и я тебе клянусь, что ничто не угрожает одинокому путнику у меня в доме. Я сейчас уйду, а ты, если захочешь отдохнуть в тепле, постучись.
Дверь закрылась.
Фальк еще некоторое время постоял, затем пересек несколько ярдов в темноте, которые отделяли его от двери домика и постучался.
— Заходи!
Он открыл дверь и очутился среди тепла и света. Старик, седые волосы которого падали на спину, стоял на коленях перед очагом, поправляя огонь. Он даже не повернулся, чтобы взглянуть на незнакомца, и продолжал методично засовывать дрова в топку. Затем, немного погодя, он стал громко декламировать чуть нараспев:
Старик улыбнулся, узкие, яркие глаза искоса смотрели на Фалька.
Голосом сбивчивым и хриплым, потому что ему уже давно не приходилось пускать его в ход, Фальк ответил:
— Ха, ха, ха, — старик рассмеялся. — Так ли это, желтоглазый? Впрочем, это твое дело. Садись сюда, поближе к огню. Значит, ты чужестранец? И сколько дней ты уже не мылся горячей водой? Кто знает? Где эта чертова кочерга? Сегодня на дворе холодно. Да, холод такой, как поцелуй предателя. А мы здесь. Ну-ка, поднеси мне вот ту вязанку дров, у двери, и я суну ее в огонь. Вот так. Я — человек скромный, и особого комфорта у меня не жди. Но горячая ванна есть, горячая ванна, не все ли равно, от чего греется вода — от расщепления водорода или от сосновых поленьев, не так ли? Да, ты на самом деле чужестранец, парень, и твоя одежда так же нуждается в горячей воде, пусть она и устойчива против дождя. А как насчет кроликов? Хороню. Завтра мы приготовим пару тушеных зверьков, да еще насыплем туда много зелени, ведь на овощи ты не мог охотиться со своим лазерным пистолетом, а? У тебя нет их в запасе в мешке, разве не так? Я живу здесь один-одинешенек, самый великий Слухач. Я живу один и очень много говорю. Родился я не здесь, не в лесу. Но я никогда не мог закрыться от людских мыслей, от людской суеты, от людской печали, в общем, от всего, что так свойственно именно людям. Мне приходилось продираться сквозь густой лес их мыслей, планов, тревог, и вот поэтому я решил жить здесь, в настоящем лесу, окруженный только зверьем. Слава богу, что есть еще места на Земле, обитатели которых имеют столь куцые и спокойные мозги. В этих мыслях нет смертоносных планов и лжи, так же, как нет этого и в их головах. Садись сюда, парень, ты очень долго шел, и ноги твои устали.