Однажды утром, через несколько дней после появления незнакомца, дойдя до неукрашенного узором участка ткани, которую она пряла, Парт оставила работавший от солнечных батарей ткацкий станок тихо урчать в саду и взобралась на огороженный балкон, где держали «Фалька».
Чужак не заметил появления девочки. Он сидел на своем матрасе и пристально смотрел на затянутое маревом летнее небо. От яркого света глаза мужчины заслезились, и он протер их рукой, а затем, увидев собственную руку, недоуменно уставился на нее. Нахмурившись, незнакомец некоторое время сжимал и разжимал пальцы. Затем снова обратил свой взор на ослепительно сиявшее солнце и медленно, осторожно загородил его открытой ладонью.
— Это солнце, Фальк, — сказала Парт. — Солнце.
— Солнце, — повторил он, не отводя взгляда; вся пустота его существа наполнилась светом солнца и звуком имени. Так началось обучение.
Парт поднялась из подвала и, проходя мимо старой кухни, увидела, как Фальк, одиноко сгорбившись в одном из оконных проемов, смотрит на падающий за мутным стеклом снег. Девять вечеров назад он ударил Россу, и его пришлось запереть до тех пор, пока он не успокоился. С тех пор мужчина замкнулся и упорно молчал. Было как-то странно видеть на его лице — лице взрослого человека — недовольную мину упрямого, обиженного ребенка.
— Иди-ка к огню, Фальк, — сказала Парт, но не остановилась, чтобы подождать его.
В большой зале возле очага она забыла о чужаке и стала думать о том, как бы поднять свое собственное дурное настроение. Делать было решительно нечего. Снег все шел и шел, окружавшие лица были знакомы до боли, все книги повествовали о вещах, происходивших в столь давние и далекие времена, что не могли уже претендовать на правдивость. Вокруг притихшего дома и окружавших его полей высился молчаливый лес — бесконечный, однообразный и равнодушный. Зима следовала за зимой, и ей не суждено было покинуть Дом, потому что некуда было уходить и нечего было там делать.
На одном из пустых столов Раина забыла свой «теанб» — плоский инструмент с клавишами, как утверждали, хайнского происхождения. Парт подобрала мелодию в Регистре Восточного Леса, затем переключила инструмент на родное звучание и начала все заново. Она не слишком хорошо умела играть на теанбе и медленно находила нужные клавиши, намеренно растягивая слова, чтобы выиграть время для поиска следующей ноты.
За ветрами в лесах,
За штормами в морях,
На залитых солнцем камнях
Дочь прекрасная Айрека стоит.
Девочка сбилась, затем все же нашла нужную ноту:
(стоит,
Молчаливо с пустыми руками.
Слова и мелодия невообразимо древней легенды ужасно далекой планеты были частью наследия людей в течение долгих веков. Парт пела очень тихо, сидя одна в огромной комнате, освещенной пламенем очага, а за окном в сгущавшихся сумерках все валил снег.
Она услышала позади себя какой-то звук и, повернувшись, увидела Фалька. В его странных глазах стояли слезы.
— Парт прекрати, — прошептал он.
— Что-то не так, Фальк? — забеспокоилась девушка.
— Мне больно, — сказал мужчина, отворачивая в сторону лицо — зеркало бессвязного и беззащитного разума.
— Хорошая похвала моему пению, — подколола она его.
И в то же время Парт была тронута его словами и больше не пела. Позже этим же вечером она видела, как Фальк стоял у стола, на котором лежал теанб, не осмеливаясь прикоснуться к нему, словно опасаясь выпустить заключенного внутри инструмента сладкозвучного безжалостного демона, который плакал под пальцами Парт, превращая ее голос в музыку.
— Мое дитя учится быстрее, чем твое, — заметила как-то Парт в разговоре с двоюродной сестрой Гаррой, — но твое растет быстрее. К счастью.
— Твое и без того достаточно велико, — согласилась Гарра.
Она глядела через садик при кухне на берег ручья, где стоял, держа на плечах годовалого ребенка Гарры, Фальк. Полдень раннего лета звенел трелями сверчков и цикад. Черные локоны то и дело касались щек Парт, когда руки ее раз за разом проворно укладывали и перезаряжали нить ткацкого станка. Над челноком виднелись головы и шеи танцующих цапель, вытканных серебром на черном фоне. В свои семнадцать лет Парт уже считалась лучшей ткачихой среди женского населения Дома. Зимой ее руки всегда были выпачканы химическими препаратами, из которых изготовлялись нити и краски, а летом она воплощала в жизнь на ткацком станке, который приводился в движение энергией солнечных батарей, все пришедшие ей в голову изящные и разнообразные узоры.
— Паучок, — сказала ей мать, трудившаяся неподалеку, — шутки шутками, но мужчины остаются мужчинами.
— И поэтому ты хочешь, чтобы я вместе с Метоком отправилась в Дом Катола и выменяла себе мужа за свой гобелен с цаплями?
— Я никогда такого не говорила, — возразила мать и вновь принялась выпалывать сорняки между грядками салата.
Фальк поднялся по тропинке. Малышка на его плече весело улыбалась, щурясь от яркого солнца. Он поставил девочку на траву и обратился к ней так, будто она была взрослой:
— Здесь не так жарко, как внизу, правда? — Затем, повернувшись к Парт, спросил со свойственной ему прямотой: — У Леса есть конец?
— Говорят, что есть. Все карты отличаются друг от друга. Но в этом направлении в конце концов будет море, а вот в этом — прерии.