Он пытался рассказать им историю этих трех дней. Он говорил:
— Вчера днем мы зашли им в тыл… — слова падали невесомые, нереальные. И нереальной была эта теплая комната, нереальными были лица мужчин и женщин вокруг, которых он знал всю жизнь. — Земля там… Вся Откочевка двигалась по двум-трем узким долинам, и склоны там обнажены, словно после оползня. Одна глина. И больше ничего. Земля истоптана в пыль. Ничего, кроме глины…
— Но как они могут двигаться такой массой? Что они едят? — пробормотал Гуру.
— Зимние запасы городов, которые захватывают. Все растения в наших краях уже погибли, урожай убран, дичь ушла на юг. Им остается только грабить селения на своем пути и питаться мясом угнанных ханн, чтобы не умереть с голода, прежде чем они успеют выбраться за границу Зимних снегов.
— Значит, они придут и сюда, — сказал кто-то негромко.
— Наверное. Завтра или послезавтра.
Это было правдой и все равно тоже казалось нереальным. Он провел рукой по лицу и почувствовал под ладонью засохшую грязь, ссадины, распухшие, незажившие губы. Раньше его поддерживала мысль, что он обязательно должен прийти в город и рассказать обо всем Совету, но теперь на него навалилась невероятная усталость, он не мог говорить и не слышал их вопросов. Рядом с ним молча стояла на коленях Ролери. Он посмотрел на нее, и она, не поднимая золотистых глаз, сказала очень тихо:
— Тебе надо уйти домой, альтерран.
Он не думал о ней все эти бесконечные часы, пока сражался. Метал дротики, бежал, прятался в лесу. Он впервые увидел ее две недели назад, разговаривал с ней по-настоящему не более трех раз, делил с ней ложе один раз, вступил с ней в брак в Зале Законов рано утром три дня назад, а через час ушел с отрядом в холмы. Он почти ничего о ней не знал, и она даже не принадлежала к его биологическому виду. А через день-другой они почти наверное будут убиты. Он беззвучно рассмеялся и ласково положил ладонь на ее руку.
— Да, отведи меня домой, — сказал он.
Легкая, изящная, не похожая на них, она молча встала и ждала в стороне, пока он прощался с остальными.
Он уже сказал ей, что Вольд, Умаксуман и еще двести человек ее племени спаслись из поверженного Зимнего Города сами или с помощью его отряда и нашли приют в Космопорте. Она тогда не сказала, что хочет пойти к ним. А теперь, когда они поднимались по крутой улице, которая вела от дома Эллы к его дому, она вдруг спросила:
— Для чего вы вошли в Тевар и спасли людей?
— Для чего? — вопрос удивил его. — Но ведь они не могли спастись сами.
— Это не причина, альтерран.
Она выглядела робкой женой-туземкой, во всем покорной своему господину. Но он начинал понимать, что на самом деле она упряма, своевольна и очень горда. Голос ее был кроток, но говорила она то, что хотела сказать.
— Нет, это причина, Ролери. Нельзя же сидеть сложа руки и смотреть, как эти дикари режут людей. И я хочу сражаться, ответить на войну войной…
— Ну а ваш город? Как вы прокормите тех, кого привели сюда? Если его окружат гаали? Или потом, Зимой?
— Запасов у нас достаточно. Это нас не беспокоит. Нам не хватает воинов.
Он спотыкался от усталости. Но чистый и холодный воздух прояснил его мысли, и в нем затеплился крохотный огонек радости, который он не испытывал уже давно. Всем своим существом он чувствовал, что эту маленькую передышку среди мрака, эту легкость духа он обрел потому, что рядом с ним идет она. Его так давно давило бремя ответственности за все. А она, посторонняя, чужая, с иной кровью, с иным сознанием. Не была причастна его силе. Его совести, его знаниям, его изгнанию. Между ними не было ничего общего, но она встретила его и слилась с ним полностью и всецело. Как будто их не разделяла непреодолимая стена различий. Казалось, именно эта чуждость, пропасть, лежавшая между ними, и толкнула их друг к другу, а соединив, дала им свободу.
Они вошли в незапертую дверь. В высоком узком доме из грубо тесанного камня нигде не горел свет. Этот дом стоял здесь три Года, сто восемьдесят лунокругов. В нем родился его прадед, его дед, его отец и он сам. Он знал его как собственное тело. И входя в этот дом с ней, с женщиной из кочевого племени, которой иначе предстояло бы жить то в одном шатре, то в другом, то на одном склоне холма, то на другом или же в тесной землянке под снегом, он испытал странное удовольствие. Его охватила нежность к ней, которую он не умел выразить, и нечаянно он произнес ее имя, но не вслух, а на параязыке. И сразу же в темноте она обернулась к нему и в темноте посмотрела ему в лицо. Дом и город вокруг них были окутаны безмолвием. И у него в сознании вдруг прозвучало его имя — точно тихий шепот в ночи, точно прикосновение через бездну.
— Ты передала мне! — сказал он вслух, растерянно, изумленно. Она ничего не ответила, но в своем сознании всеми своими нервами, всей своей кровью он вновь услышал ее сознание, которое тянулось к нему: «Агат, Агат…»
Глава 10. Старый Вождь
Старый вождь был крепок. Апоплексический удар, сотрясение мозга, переутомление, долгие часы на холоде, гибель Города — все это он перенес, сохранив в целости не только волю, но и ясность рассудка.
Что-то он не понимал, что-то лишь изредка вторгалось в его мысли. Он был даже рад, что больше не сидит у огня в душном сумраке Родового Дома, как женщина. Это, во всяком случае, он знал твердо. Ему нравился, всегда нравился возведенный на скалах, полный солнца и ветра город дальнерожденных, который был построен до того, как родился самый старый из ныне живущих людей, и стоит, совсем не изменившись, на своем старом месте. Построен он куда надежнее Тевара. А что случилось с Теваром? Иногда он помнил оглушительные вопли, горящие крыши, изрубленные, изуродованные тела своих сыновей и внуков, а иногда не помнил. Стремление выжить в нем было очень сильно.
До селения дальнерожденных поодиночке, по двое и по трое добирались и другие беженцы — кое-кто даже из захваченных Зимних Городов на севере, — и теперь здесь было уже около трехсот истинных людей. Ощущая свою слабость, свою малочисленность, жить подачками презираемых чужаков было так тягостно и странно, что некоторые теварцы, особенно пожилые мужчины, не могли этого вынести. Они сидели, поджав под себя ноги, прибывая в Пустоте, и зрачки их глаз сжались в крохотные точки, словно они натерлись соком гезина. И женщины тоже — те, кто видел, как их мужей рубили в куски на улицах и у очагов Тевара, те, кто потеряв детей, — тяжело заболевали от горя или уходили в Пустоту. Но для Вольда конец Тевара и всего привычного его мира сливался с концом его жизни. Он знал, что уже очень далеко ушел по пути смерти. И с тихим одобрением смотрел на каждый новый день и на всех молодых мужчин, будь то истинные люди или дальнерожденные, ибо сражаться и дальше должны были теперь они.
Солнце лило свет на каменные улицы, на ярко раскрашенные дома, хотя над северными дюнами, висела мутно-грязная полоса. На большой Площади перед домом, который назывался Тэатор и в котором поселили всех истинных людей, Вольда окликнул какой-то дальнерожденный. Он не сразу узнал Джейкоба Агата, а узнав, сказал с хриплым смешком:
— Альтерран! Ты ведь был красивым молодцом! А сейчас у тебя во рту дыра, точно у пернмекских шаманов, которые выламывают себе передние зубы. А где… (он забыл ее имя) где женщина из моего Рода?
— В моем доме, Старейший.
— Ты покрыл себя стыдом, — сказал Вольд.
Он знал, что оскорбляет Агата, но ему было все равно. Конечно, Агат теперь глава над ним, но тот, кто держит в своем доме или шатре наложницу, покрывает себя вечным стыдом. Пусть Агат дальнерожденный, но преступать обычаи не смеет никто.
— Она моя жена. Где же тут стыд?
— Я слышу неверно, мои уши стары, — осторожно сказал Вольд.
— Она моя жена.
Вольд посмотрел прямо на Агата, в первый раз встретившись с ним взглядом. Глаза Вольда были тускло-желтыми, как солнце Зимы, и из-под тяжелых век не проглядывало даже полоски белка. Глаза Агата были темными — темный зрачок, темная радужная оболочка в белой обводке на темном лице: нелегко выдержать взгляд этих странных глаз, неземных глаз.
Вольд отвернул лицо. Вокруг него смыкались большие каменные дома дальнерожденных, чистые, яркие, озаренные солнцем, старые.
— Я взял от вас жену, дальнерожденный, — сказал он наконец, — но я не думал, что кто-то из вас возьмет жену из моего Рода. Дочь Вольда замужем за лжечеловеком и никогда не даст жизнь сыну!