Люблю музыку — раскрашиваю ею серые будни, но не слежу за новинками: в жизни много других, куда более важных забот.
И сейчас мне жаль, что все складывается так.
Откидываюсь на подголовник чужой комфортной машины, провожаю взглядом набившие оскомину городские виды и вдруг до удушья остро осознаю, что многого не имею. И, вероятно, уже не смогу заиметь.
Глупо злиться на этого Юру и брезгливое раздражение в его глазах. Глупо конфузливо кряхтеть от проявлений взаимной любви Ярика и Элины, рядом с которыми жарко даже просто находиться в одном авто.
Если применить ко мне небезызвестную пирамиду потребностей, обнаружатся, что я могу позволить себе лишь две ступеньки базиса — набор примитивных скиллов, необходимых для выживания, и никакой надстройки — любви, увлечений, идеалов, идей. При таких раскладах я не стану гениальным ученым, музыкантом, писателем, спасителем вселенной. И, глядя на разносторонних и ярких людей, живущих не одними лишь шкурными интересами, отчетливо вижу разверзшуюся между нами пропасть.
Примазаться к их миру я не сумею даже в мечтах.
За окном пролетают продрогшие деревья и россыпи многоэтажных панельных коробок. Вечереет, дождь размывает картинку.
Под ложечкой сосет тревога за отца, но я налегаю на позитивное мышление: после майских в шараге начнется практика, а сердобольная соседка по площадке трудится зав.столовой и, в качестве руководителя от предприятия, подпишет дневник и отчет просто так. У меня все схвачено.
В запасе три недели свободы. Сон до обеда. Папа под присмотром. Ничто не нарушит моих планов. Это ли не счастье?..
— Кир, а сколько тебе лет? И... что с родителями? — окликает меня Ярик; опять ловлю волну искренней заботы и еще на миллиметр оттаиваю. Непостижимым образом он считал то, что я обычно тщательно скрываю, но соврать ему никакого желания нет.
— Семнадцать... — отвечаю светло-карим глазам в отражении узкого зеркала. — Отец бухает. Мать умерла.
Ярик понимающе кивает, но более не достает, и на заднем сиденье продолжается тихая беседа.
Снова вперяюсь в окно. Дождь разошелся до ливня, поливает стены и крыши угрюмых спальных районов, поблекшие зонты, недавно высаженные клумбы и стаю бродячих собак — товарок по несчастью. Снаружи мерзко, зато в салоне тепло.
Света нашептывает под нос слова песни и противно подвывает в припеве, но наполненный желудок настаивает на благосклонности. Зеваю и вслушиваюсь в разговоры ребят — неплохо бы иметь представление и о собственных ближайших планах.
Они обсуждают какой-то концерт.
Концерт в квартире?..
Одно явно не вяжется с другим, и я перестаю вникать в суть.
Мы едем в историческую часть города — там живут потомки академиков, деятелей культуры и высокопоставленных советских чиновников, хотя многие дома давно выкуплены под офисы и магазины.
К коренным горожанам я не отношусь — мама и отец перебрались сюда из деревни, после свадьбы каким-то чудом получили комнату в общаге и выменяли ее на двушку в рабочем районе, где мы по сей день и живем. Правда, уже меньшим составом.
Нагло подрезав «шестеру» и получив в ответ гневный рев клаксона, Света сворачивает в проулок и тормозит на стоянке у запущенных кустов сирени. Серебристая машина уже там, ее освещает одинокий фонарь, но двор выглядит нежилым. На первом этаже старинного дома находится универмаг с наглухо заваренными окнами, никогда на моей памяти не работавший, но мы огибаем его и, пригнувшись, бежим к подъезду. Света шурует ключом в железной двери, впускает нас внутрь и ведет наверх.
Еще один минус нищенского существования в том, что оно не дает, да и не может дать нужного опыта. Например, я доселе не видела таких лестниц — широких, с закругленными ступенями и шикарными коваными перилами. Как и высоких, украшенных лепниной потолков. Как и квартир настолько огромных размеров...
Мешкаю на пороге, теряю дар речи, но Элина, проходя мимо, быстро шепчет:
— У меня была примерно та же реакция... Здесь все свои. Не разувайся. Будь как дома!
По инерции делаю еще пару шагов, стягиваю шапочку, прячу в карман и глупо верчу головой.
Темное длинное помещение — флэт — занимает весь второй этаж и не имеет межкомнатных перегородок. Желто-серые стены от пола до потолка исписаны граффити, в нишах за несущими колоннами притаились огромные сводчатые окна. На небольшом возвышении впереди я впервые в жизни воочию наблюдаю колонки, ударную установку, микрофоны и гитары, и на миг захватывает дух.
Точно музыканты. Этот вывод напросился гораздо раньше, еще в кафе, но я его как следует не обдумала.