- Сударь, позвольте, - вмешался собеседник Талина, - Если вам угодно курить, на балкон, пожалуйста, пройдите. Сожалею, но табачный дым я не люблю.
Фолькофф медленно повернулся к нему и поднял голову. Две пары чёрных очков уставились друг на друга. Рукой с фужером Фолькофф вынул изо рта сигару, выпустив клуб дыма в лицо высокому иностранцу, и промолвил с внезапно прорезавшимся жестяным акцентом опереточного немца:
- Молшатт, унтерменш!
Темешвари улыбнулся ещё шире, его свободная рука распрямилась и нанесла начальнику доброполиции сокрушительный удар, отбросивший его шагов на двадцать (как утверждали впоследствии очевидцы).Полёт блюстителя порядка окончился как раз посреди стола, вызвав немалое оживление среди пирующих. Бормоча, уже безо всякого акцента:"Да я ... Да ты ... Я тебе щас ...", - шеф доброполиции поднялся и, отряхивая локоть от остатков салата, по традиции называвшегося французским, стал грозно шарить глазами окрест в поисках обидчика, чёрные очки слетели с его носа, обнажив синяк под левым глазом; на правой скуле уже наливался чернильно-радужным цветом его близнец. Однако, не успев увидеть промышленника из Сэбэя, херр Фолькофф встретился глазами с купцом Тимофеевым. Тот был изрядно пьян, но на лице его, с неотвратимостью приближающейся грозовой тучи, проступало постепенное узнавание, грозившее Фолькоффу началом войны на два фронта, да ещё на чужой, враждебной территории, с превосходящим его по силам противником. Придя к таким выводам, главный полицейский Ижа сгрёб со стола пять разнокалиберных бутылок и быстро зашагал к выходу. Швейцар у дверей мрачно зыркнул на него из под козырька фуражки и, с явной неохотой, козырнул. Начальство велело ему не пускать Фолькоффа, но кто смог бы задержать доблестного главу доброполиции? И теперь несчастный швейцар предвкушал завтрашний разнос от Еноха Талина, тем более беспощадный, что господин редактор будут маяться с лютого похмелья. Фолькофф уставился на швейцара, злобно засопел и рявкнул:
- Начальство не уважать, да?! Как стоишь, дур-рак! Я тебе! - он попытался дать швейцару в морду, но обнаружил, что руки заняты бутылками. С беспомощной злобой он плюнул тому на начищенный ботинок, но промахнулся.
Проводив взглядом грозу ижских обывателей, Талин повернулся к собеседнику:
- А вы знаете, сударь - в этой вашей идее о сервах, как низшем сорте людей, что-то есть...
Читатели "Ижского городового" были бы потрясены, если бы услышали такие слова из уст его редактора, известного своим либерализмом и демократизмом.
Шатаясь и спотыкаясь на каждом шагу, Фолькофф спустился по лестнице и вывалился на площадь. Шофёр в форме доброполиции был неприятно удивлён столь быстрым возвращением шефа, к тому же, в почти вменяемом состоянии, ибо он имел на вечер свои планы, основывавшиеся на многолетнем знание того, что херр пренепременнейше увязнет на банкете до глубокого вечера и нагрузится до состояния мёртвого тела. Более того, шофёр уже приступил к претворению означенных планов в жизнь, завязав многообещающие дипломатические отношения с девицами юных лет, но древней профессии, слетевшихся к зданию "Ижского городового" в ожидание лёгкой добычи. Появление Фолькоффа меньше чем через полчаса, к тому же на своих двоих, пусть нетвёрдых ногах, означало крушение шофёровых планов.
Фолькофф брёл к машине и в голове его бродили мысли. Мысли были мутные, пьяные и обиженные. Херр Фолькофф, особенно будучи по мухой, искренне считал себя отличным, кампанейским парнем, и реакция окружающих на его авансы вызывал в душе шефа доброполиции искреннее недоумение и глубокую детскую обиду. Здесь же гнездились и смутная жажда реванша, и образы новых, могущественных друзей, силами коих он, Фолькофф, будет вознесён, а предавшие его прежние, неверные друзья будут повержены подножию его ковбойских сапог. Шеф доброполиции повернулся к светящимся окнам редакции и поднял кулак с зажатой в нём бутылкой:
- Я вам!
Тут же его отвлёк звон под ногами. Он посмотрел вниз и увидел у носков сапог лужу со стеклянными осколками посредине. И херр Фолькофф вспомнил, что подмышкой у него тоже была бутылка. Это доконало его. Отпихнув сапогом днище разбитой бутылки, он вполз на сиденье "хорька" и проорал:
- Федька! Федь-ка!
- Я здесь, господин начальник! - откликнулся сидевший на своём месте шофёр.
- К девкам! - отдал последний приказ шеф доброполиции и завернулся в молчание, как Цезарь - в пурпурную тогу. На следующее утро он долго пытался вспомнить, доехал он до девок или нет. Наконец, положившись на исчезновение прихваченных с банкета бутылок и остатка жалования, решил, что всё-таки доехал. Он ошибался ...