Под окнами заскрипел снег под чьими-то тяжёлыми шагами. Человек спешил и, по звуку, неуклюже переставлял ноги. Кивал всем телом, как китайский болванчик, раскачивался, подобно тяжелому колоколу. Только вместо звона "бом-бом-бом" скрипел снег. Ада повернулась к выходу и прислушалась. Шагов по лестнице она не слышала, зато воображала, как стонут ступени.
Открылась дверь, и лёгкий сквозняк пролетел по квартире. Густой женский голос позвал хозяина квартиры. Пётр Всеволодович отозвался скоро.
- Ада! Неси бинты. И марганец.
Ада откинула одеяло и слезла с кровати. Босые ступни коснулись пола, и по ногам побежали мурашки. Она поёжилась, наспех стянула зелёную пижаму, которую хозяин квартиры вчера после обеда долго искал на полках шкафа, перекладывая и перебирая стопки сложенной одежды. Позже, когда Ада обвыклась в доме, она поинтересовалась, откуда в доме одинокого мужчины женская одежда. Пётр Всеволодович нахмурился, посмотрел в замёрзшее окно и с горечью в голосе ответил, что всё это собрано по пустым квартирам. Санитар должен не только врачевать, но и поделиться куском хлеба, выдать одинокой матери что-нибудь, что если не согреет, то хотя бы ненадолго укроет.
Наскоро одевшись, Ада на цыпочках выскользнула из комнаты. Половицы простонали и замолкли. В перестроенном под аптечку чулане не сразу нашлось необходимое. Взгляд бегал от полки к полке, от банок к тюбикам, знакомые и странные названия иногда пестрели яркими чернилами, а где-то едва читались, выцветшие. Из небольшой коробки из-под женской обуви, подписанной аккуратным почерком "Бинты", Ада достала вскрытую упаковку и ещё одну целую. Полкой ниже у стены стояли бутылочки с мышиной дозой марганца. Отодвинув в сторону стянутые резинкой пачки фурацилина, Ада взяла несколько бутылочек и вышла из аптечки.
Встав в дверном проёме, Ада прислонилась к косяку и поёжилась от ранее скользнувшего в комнату сквозняка и ещё хозяйничавшего здесь. Он выбрался из лисьей шубы, женщина вытряхнула его из меховой шапки, а после из красивого платка. Лежал румянцем на бледных щеках гостьи, касался ощупывающих рёбра рук Петра Всеволодовича и покусывал за кончики пальцев.
Женщина обернулась к Аде и полушёпотом что-то спросила у санитара, не отводя от лишнего человека в комнате взгляда. Он кивнул, нажал на болезненное место - потому что гостья ойкнула, тяжко вздохнула и наконец отвернулась. Она не сняла дорогие кожаные сапоги в прихожей, так и прошла в комнату в них. Вокруг подошв протянулись холодные грязные лужицы.
Пётр Всеволодович отошёл к столу, а женщина запустила руку в карман кофты и вытянула за кольцо ключи от машины. Протянула их санитару, продолжая что-то шептать, а когда он отказался принять подношение, уткнула лицо в ладони.
- Я выпишу пропуск. Без анализов я могу назвать ряд причин, а калечить вместо лечения никому не пойдёт на руку.
- Меня не пропустят, вы прекрасно знаете. - Она поджала губы.
- Тогда пейте витамины, вот рецепт. Ещё успеете сегодня подать его в дружинный медпункт, а завтра привезут. Ада, наведи раствор марганца, над мойкой висят пропорции, перелей в бутылочку и отдай Маргарите. Потом сядешь писать отчёт.
Бледная незнакомка ушла, оставив после себя следы до комнаты и обратно. Не поблагодарила Аду, напоследок не взглянула даже, пусть хоть недобро. Пётр Всеволодович оставил ученицу в комнате, попросив прибраться, и вышел провожать девушку. Она всхлипывала до самых дверей. Дал ли ей что-то санитар, неизвестно, но незнакомка за что-то сказала "Спасибо" и ушла, унося бесполезное богатство обратно в пустоту улиц.
Ада прислушивалась. Перед бараком стоял шлагбаум, - призрак той жизни - неработающий, потому что кнопок, наверное, ни у кого не было. Или они лежали где-то в квартирах, а искать их всё равно что потерянного воробья по всему свету.
Уверенность в правильности всего не пришла и через месяц, червь сомнения постоянно подкладывал неудобные вопросы. Со временем всё наладится, станет на уровне рефлексов, но когда это ещё встанет в колею. Чужие люди наполнят сначала близстоящие дома, а потом "квартал". Все до единого неродные, тени да и только. Вряд ли добрые и приветливые, таких в "районы" не выживают из послушного мира. А кто был порядочным и честным, тех жизнь поломала и остепенила, закрыла рот на замок, как отцу. Не к кому подбежать и уткнуться в грудь, чтобы простонать: "Мама".
Читая журнал, Ада нарочно не пропускала строки о жалобах и причинах выживания в "квартал". Кто сетовал на синяки без причины, иные жаловались на боли в животе, аллергию на холод и прочие недомогания. А вот следующий пункт выбивался из опросника, как кувшинка на озере. Вчера приходила ровесница Ады, принесла в дом кашель и дыхание неизбежного. Кажется, это о ней когда-то перешёптывались девушки на собраниях, куда Ада приходила, чтобы получить листок распределения. Болеющая отказалась признавать права на статьи в журнале за редактором. Молодая розовощёкая бунтарка выплеснула ему в лицо остывший кофе. Этого ей не простили, и так судьба привела её, непутёвую, в место, которому одно название: колыбель несправедливости, "сливки общества", которое тихо доживёт отмеренное.