Бывало, какой-нибудь отец семейства сыпал шутками, ёрничал, но губы у него при этом дрожали, потому что единственная дочь умирала от простого и немилосердного аппендицита. Пиши хоть сколько писем, звони день и ночь, умоляй и рыдай в телефон, ответ будет всегда один: уповайте на здоровье. Если оно есть и силы бороться с недугом тоже, боритесь, только не звоните больше зазря. Останется вытащить отца из петли и похоронить несчастного.
"Квартал" оживал. Всё чаще санитаров встречали не пустынные занесённые снегом дворы и улицы, а люди. Все спешили по своим делам, кто на работу, кто на обеденный перерыв. Заселялись семьями, жёны с мужьями, старики, одинокие горожане и несчастные, разделённые незримым пока барьером. Решать всё равно не им, кто куда попадёт. Аде ещё не приходилось один на один оставаться с людьми. Она обычно стояла рядом с Петром Всеволодовичем и глотала не сказанные свинцовые слова. Тяжёлые, как правда.
Домофон не работал. Тяжёлая железная дверь открылась и с размаху чуть не задела нос санитара. От удара металла о стену оба человека вздрогнули. Ада закрыла за собой дверь, чтобы холод не чувствовал себя полноценным хозяином в забытой новостройке. На покрытых пылью ступенях ноги гостей оставляли рисунки от подошв поверх старых. Почти все квартиры закрыты, за исключением нескольких. Утоляя любопытство, Ада заглядывала в тихие коридоры. Этажерки для обуви, раскиданные домашние тапочки с поселившейся в них паутиной, тени и незримые призраки, притаившиеся в глубинах комнат.
На четвёртом этаже Пётр Всеволодович остановился на площадке и помешкал, прежде чем постучаться. Переступил с ноги на ногу, стряхивая начавший таять снег с ботинок, и постучал ещё раз. По ту сторону двери зашуршали и зашаркали, торопясь встретить гостей, судя по всему долгожданных.
В квартире, как и в подъезде, пахло пылью и заброшенными вещами. Ада не стала снимать обувь, иначе вечером ещё пришлось бы стирать носки. Кухня светлая и отмытая. В проходной комнате у стены лежали нотные альбомы, из некоторых выпали и теперь лежали в стороне пожелтевшие листы. Пианино в квартире не было, зато стены увешаны фотографиями в рамках. Молодые девчушки у реки или в лесу, юные девушки на выпускном вечере. Как ни старались хозяева разжечь в квартире уют, выходило всё одно: холод, болезненность, небрежность и обречённость.
Невысокая молодая женщина, на лицо которой легли первые морщины, по-хозяйски провела санитара с ученицей в большую комнату и встала у выхода, пропуская их вперёд. На кровати сидела ещё одна женщина, на первый взгляд старше первой, с уставшими глазами. Первая седина тронула виски и зачёсанную назад чёлку. Тёмно-синее приталенное платье висело в талии и в плечах. Худоба вписывалась в обстановку неуютной квартиры, как последний штрих стылого жилища.
За окном раскаркалось на тополе вороньё, перекрикивая друг друга на все лады. Ада вспомнила, как давно, ещё в детстве, бросала в форточку картошку, чтобы спугнуть утренних пернатых нарушителей спокойствия. Птицы взлетали, кружили над двором и садились на ветви обратно, угомонившись.
- Ну, Божена, как поживаешь? - Пётр Всеволодович натянуто улыбнулся и подставил к кровати стул.
- Кашель совсем её измучил. И меня тоже, я не высыпаюсь уже третью ночь. Даже днём не могу прилечь, потому что она целые сутки изматывает нас обеих.
- Тише, Адель. Она наверняка не специально. Ведь так? - Пётр Всеволодович взглянул на Божену, открыл чемодан и вынул фонендоскоп. - Тебе придётся раздеться по пояс. Должен предупредить: мы с мороза, будет холодно.
Божена улыбнулась, вокруг губ собрались морщинки, придавая ей кокетства. Девушка расстегнула боковую молнию и стянула верх платья до пояса. Её руки бессильно упали на колени, как если бы она много часов работала, а не несколько мгновений боролась с одеждой.
- Хотите чаю? - деловито спросила Адель.
Ада кивнула, а санитар промолчал, слушая сердце Божены. На кухне как раз раздался щелчок: чайник вскипел и выключился. В этой квартире находиться не намного теплее, чем у выхода из подъезда, разве что инея на стенах нет. Зато есть электричество, и спасение в виде обогревателя пришло как нельзя кстати. А тёплые платья и толстые колготки дополнительно согревали хозяек.
- Моей сестре не помешало бы не отказываться от горячего чая с мёдом. А она пьёт только остывший. Пётр, скажите ей, чтобы она не вела себя, как испорченный ребёнок.
Адель осторожно протянула одну кружку Аде, а вторую поставила на стул, рядом с чемоданом. Горячий пар потянулся вверх, изображая молочное и прозрачное вытянутое пламя. Божена аккуратно и без стеснения опустила платье ещё ниже и легла на спину. Вытянулась, белая, одним словом мавка, кожа почти прозрачная. А когда после осмотра встала, поправила платье на плечах и застегнула молнию, всем присутствующим предстала картина: высохшие пятна на простыне, будто кто-то нарочно пролил гранатовый сок и растёр его руками.