Женщины встали рядом. Ада переступила с ноги на ногу, выискивая удобное положение для выведения кривых слов в журнале отчёта по обходам. Она тоже ждала, слушая тишину, будто она могла помешать прорваться сквозь толщу воздуха словам. Так всегда, ни одного исключения. Чаще всего люди провожали санитара и его ученицу с каменными лицами, серыми и гранитными.
- Не погубите.
Все обернулись к Аде. Недоумевающий Пётр Всеволодович, застывший над чемоданом с согнутой спиной, только пар лизал ворот тёплого свитера, выдавая квартиру с потрохами, что она живая и ещё дышит. Женщины растеряли горделивость и высокомерие, не находя ни слов, ни правильной манеры поведения.
Санитар ожил и бережно поставил на стул вынутый пузырёк с десятком-двумя белыми шариками внутри. На тумбочке сиротливо сгрудились пустые бутылочки. Под кроватью утка, один бок у неё сколот. Пылятся тапочки большого размера, сложенные крест на крест. На спинке кровати полотенце в гранатовых пятнах, рассыпанных зёрнами-кляксами. Рядом ещё одно, вафельное, скомкано и заткнуто под угол одеяла. Тоже усыпано алым бисером.
Пётр Всеволодович в тишине захлопнул чемодан, надел куртку и на полусогнутых ногах вышел из комнаты. Ни слова не говоря, открыл входную дверь, и Ада встрепенулась: бежать за ним? Но женщины смотрели на неё как котята, глазами, полными ожидания, несчастья. Если бы тени могли двигаться независимо от тел, они вытянули бы тонкие ветви и потянулись отростками к ней. Ухватили бы её и не отпустили, обвили и прижали к себе. Проглотили бы как пилюлю от страшной чумы.
Ада дёрнулась, в нерешительности остановилась: догонять учителя или остаться. Божена ухватила её за руки и упала на колени. Смотрела снизу вверх и умоляла. Ада не разбирала о чём, слушая свой испуг и не решаясь отцепить от себя костлявые пальцы умирающей женщины.
Пётр Всеволодович хлопнул дверью, не дождавшись ученицу, и ворвался в комнату. Снежинки взлетели с пушистого воротника и посыпались на пол, колючие и холодные. Он ухватил Аду за локоть и дёрнул на себя, вырывая из рук женщины и теней. Адель побежала за ними, стуча каблуками по полу, но санитар уволок девчонку во тьму никому непонятного мира.
На улице у дверей подъезда Ада вырвалась, ударила санитара по плечу и процедила, не в силах перейти на крик от вставшего в горле кома:
- Кому нужны санитары, раздающие сахарные конфеты?
- Идём домой. - Голос Петра Всеволодовича звучал глухо. Будто он мальчишка, в чём-то провинившийся.
- Я видела, что вы даёте людям лекарства. Пусть нас потом хоть сжигают, хоть вырезают, но мы...
Пётр Всеволодович махнул рукой и поспешил прочь от заснеженного дома. Поскользнулся, упал на спину, а чемодан отъехал в сторону и открылся. Санитар неуклюже поднялся на четвереньки и принялся ловить раскатившиеся бутылочки и инструменты. Пачка листов для записи угодила в сугроб и остановилась; потревоженные снежинки опустились на неё. Санитар поднял бумагу, периодически то стряхивая снег ладонью, то сдувая его.
Ада опустилась рядом с ним на колени.
- Вернёмся.
Санитар замер, забыв и про бумагу, и про чемодан.
- Недобрые слухи принесли злую весть, что однажды в "район" могут прийти и сибирская язва, и простой грипп, что угодно ещё, а эту женщину убивает внематочная беременность. Она не застанет время, когда её сестру заберёт какая-нибудь корь или другая зараза, а карантин объявят не для нас.
Пётр Всеволодович закрыл чемодан и поднялся. Он шёл медленно, прихрамывал, но не оглядывался. Ада поплелась за ним, глотая острые слова. Может быть, когда всё закончится, к ней придёт не тень, а отец. За ней, чтобы увести подальше от братской могилы для живых и мёртвых. Ада поправила угольный портфель.
В каждой квартире живёт своя надежда.