- Ты знаешь, что мне недавно заявила Маришина учительница по литературе? - мамин голос был громким и неприятным, она явно была "на взводе". - "Ваша дочь, - говорит, - вообще какая-то странная. Не от мира сего. Ни друзей у нее, ни увлечений нормальных..." И ведь права!
Что ответила бабушка, Маринка слушать не стала. Потому что подступили слезы, защипало в горле, зашумело в ушах. Плакать Маринка не стала. Сколько уж плакала по этому поводу... Права была учительница, ой, как права... Не было у нее друзей. Маринке иногда казалось, что в момент рождения на ней кто-то поставил штамп: "Не такая". И с тех пор слова эти, в разных правда, вариациях, преследовали ее повсюду. "Девочка со странностями" - самое мягкое определение, которое ей давали. Даже мама... Стоило Маринке, как аргумент в споре, произнести "ну я же... (слышу, вижу, делаю, не делаю)" как сразу звучала знакомая фраза: "Ну так это ТЫ! Ты же у меня - вечное исключение из всех правил!" Иногда Маринке казалось, что вокруг нее провели круг. И она обречена быть внутри этого круга одна. Не с кем поговорить о том, что происходит в этом круге. Даже старший брат Мишка, который хоть и жил теперь в другом городе, но часто приезжал и Маринку очень любил, никогда не разговаривал с ней о чем-то "таком", необычном с точки зрения НОРМАЛЬНОГО человека. Стоило Маринке заикнуться ему о том, что она "слышит" и понимает деревья и камни, чувствует руками чужую боль, умеет разгонять облака, как он тут же бросал сухое: "Извини, я в это не верю. Давай о чем-нибудь другом поговорим". А ее разрывало на части! Откуда-то в голове брались знания, но не с кем, не с кем, не с кем было о них поговорить. А самой ей было не понять, откуда они берутся, что с ними делать?.. Хорошо это, что она такая, или дурно?.. Иногда казалось - ну, правда, стать бы такой, как все! Перестать быть "исключением" (откуда?)... А потом вспоминалось, как же это здорово уметь строить во снах свои миры... Взять в руки камень, и увидеть здание, которого уже давно нет, но частью которого он был когда-то... Или тихонько гладить мамин лоб, чувствуя, как сквозь пальцы уходит головная боль, мучившая ту весь день... Не видеть, не чувствовать, не мочь всего этого было равносильно предложению добровольно оглохнуть или ослепнуть. Зачем?! И Маринка научилась жить одна. Друзей для нее заменили знакомые деревья, камни, кошки и собаки. И все-таки... Все-таки порой очень хотелось иметь Друга. Просто до слез хотелось. Маринка шмыгнула носом. Потом опять прислушалась к разговору и крикнула:
- Мама! Бабушка! Я здесь! Ну, прекратите спорить... - и, уже вылезая, - Мам! Только я на английский не пойду... И ничего я не вредничаю... Просто не пойду. Должны у меня быть выходные?! И так столько дел...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, из которой становится совершенно ясно, что маленькая девочка иногда может сделать то, что не может сделать ни один домовой.
Дел и правда было немало. Первый рабочий день, все-таки. Маринка готовилась вовсю: сбегала в близлежащую рощу и набрала цветов, отыскала маленький глиняный колокольчик (тоже бабушкин подарок) и несколько гуделок- пищалок-подвывалок. Потом задумалась - во что же одеться? Понятно, что ее все равно видно не будет, но одежда должна быть удобной, что бы ничего случайно не свалилось, что бы нельзя было случайно что-то задеть рукавом или чем-то еще. А еще карманы должны быть глубокими и удобными - чтобы, с одной стороны, из них ничего не выпадало, а с другой - чтобы просто было доставать всякие "пугательные" штучки. Маринка решила, что лучше всего остаться, как есть - в футболке и шортах. Только вместо ремня продеть в их петли пояс кармана- "кенгуру", и сунуть все пугалки туда. А на ноги - кеды. Или лучше чешки - у них подошвы замечательно шуршат. Вот, кажется и все. Маринка глубоко вздохнула. Опять незаметно пробралась в свой тайник, надела шапку-неведимку и, с букетом в руках, на цыпочках вышла из дома.
Знакомый балкон был опять гостеприимно открыт. Маринка осторожно скользнула в квартиру с картой на потолке. Оглянулась... Кажется, Капитана нет дома... Ура! Не известно, сколько продлится такая удача, поэтому Маринка быстро принялась за работу: как и в прошлый раз навела порядок, поставила цветы в вазочку на столе. Пыли в квартире было несколько больше, чем в первый раз. И Маринкино сердце холодной ладонью сжало какое-то неприятное предчувствие. Но нет, все в порядке! Вот щелкнул ключ в замке, вот раздались шаги... Неровные они были, шаркающие. Как и в первый раз, Капитан сразу пошел к своему креслу- качалке, сел, откинулся на спинку. Вокруг глаз - синеватые круги, правая рука - на сердце. Дышал он осторожно, и Маринка почти физически почувствовала, какую боль доставляет ему каждый вдох. Зажмурилась. Ей мучительно хотелось подойти к нему, положить руку на рубашку, с лева. Почувствовать, как не впопад, вне ритма, толкается в руку сердце, как втекает в ладошку боль. Ощутить ее тоже в груди, но справа (так всегда почему-то бывает - у Маринки, когда она снимает мамину боль, начинает тоже болеть голова. Не сильно, и с другой стороны. Зеркально). Потом - несколько секунд непонятного, почти невыносимого нервного раздражения - хочется отдернуть руку, запрыгать по комнате, закричать... Но если это перетерпеть, если не убрать руку, ритм сердца под ладошкой восстановится, боль уйдет. И это будет, как награда. Маринка так ясно представила себе все, о чем думала, что даже почувствовала под ладошкой прохладную гладкость голубой рубашки, неровные толчки сердца. Она бы ни чуть не удивилась, если бы сейчас Капитан убрал руку, стал дышать ровнее. Но нет. Он сидел все так же, и, видимо, было ему совсем плохо. Даже губы побелели. А Маринка все стояла, замерев в своем углу. Она не могла ни прикоснуться к нему, ни принести лекарство - ему бы только хуже стало от неожиданности. Потом девочка встряхнулась. Осторожно, стараясь не шуметь и не шуршать, пробралась к балкону. Выскочила на улицу. На углу дома - телефон- автомат. Маринка нервно толкнула в щель жесткую карточку, забыв, что "скорая" вызывается бесплатно... Три ленивых гудка, как ей показалось, звучали целую вечность. Или это время застыло? Но вот наконец:
- Скорая слушает...
- Кирпичная улица, дом два! Приезжайте скорее!!! Дедушке очень плохо с сердцем!
Детям редко верят, когда они вызывают "скорую". Бояться, что это очередная шутка. Но, видимо, в Маринкином голосе было столько отчаянья, что ей поверили. Несколько секунд (долгих-долгих секунд!) трубка сомневалась, потом деловито спросила: