У подножия самой высокой из башен замка имелись широкие двери — и они были открыты. Гостеприимно распахнуты навстречу Конану. Он смутно помнил короткую лестницу и маленькую площадь под башней. Посмотрев наверх, он увидел развевающееся на ветру желтое знамя с изображением красного тигра.
На нижней ступеньке уютно свернулся рыжий кот. Конан перешагнул через него, положа руку на эфес меча. Слишком это все напоминало вход в мышеловку, но Конан не мог остановиться — его непреодолимо влекло к юной женщине, он чувствовал ее запах, от которого кружилась голова и сильнее стучало сердце. К тому же, Конан не считал себя беспомощной мышью.
Внутри был вход, закрытый красными драпировками. Конан вытащил меч и раздвинул драпировки острием. За ними никого не было, но запах женщины стал еще сильнее.
Конан двинулся по коридору, внимательно осматривая стены, пол и потолок. Они были сложены из больших темных от древности кирпичей.
В конце коридор поворачивал направо. Конан осторожно выглянул из-за угла и увидел проем, закрытый пологом из свободно свисающих золотых нитей.
Приглядевшись, он понял, что нити эти — человеческие волосы. Прекрасные волосы златоволосых красавиц. Переливающиеся светом, колышущиеся от малейшего прикосновения ветра.
— Ты уже здесь, мой господин? — раздался знакомый голос. — Где же ты? Почему ты не входишь ко мне?
Конан шагнул сквозь волосяной полог и оказался в комнате, завешанной красными драпировками. Посреди комнаты стояло ложе, на котором возлежала его прекрасная невольница. Хоть пожалуй, сейчас она была госпожой. Да и всегда, понял Конан, была госпожой. Утренние события являлись всего лишь невинным розыгрышем — у Конана не было ни рабов, ни слуг. Это обстоятельство вдруг открылось ему отчетливо, будто на глаз упала черная пелена.
— Ну, иди же сюда, мой милый, — сказала она, выгибаясь на ложе и облизывая соблазнительно увлажненные соком губы. — Я так тосковала без тебя…
Конан не видел ее правой руки. Она как-то слишком нарочито прятала ее за ложем, изо сил пытаясь делать вид, что совершенно расслаблена.
Острым, натренированным за суровые годы сражений, боковым зрением киммериец улавливал и еще одну странность этого места. Драпировки шевелились словно от ветра. Но никакого ветра здесь не было.
— Ты ждала меня, — спокойно сказал он, вслушиваясь и принюхиваясь. Тут были не только запахи фруктов и женщины, но и запах мужчины. Напряженного, озабоченного мужчины — однако отнюдь не совокуплением. — И приготовила для меня сюрприз…
Лилува вздрогнула. Едва заметно, но достаточно для того, чтобы это увидел Конан. Она боялась его, и, пожалуй, боялась больше, чем хотела.
— Этот сюрприз — я, — произнесла Лилува, снова делая вид, что расслабленна.
— Пожалуй, я забыл об одной вещи, — заявил Конан. — Когда мы встретились впервые, я собирался наказать тебя, моя непослушная рабыня. Но я не сделал этого… Теперь, думаю, настало время восполнить упущенное… — С этими словами киммериец вытащил из складок набедренной повязки кожаную плеть с крючьями. Лилува непроизвольно напряглась, приподнявшись с ложа, и уставилась на орудие пытки широко раскрытыми глазами. — Отличный бич, — сказал Конан. — И он оставит на тебе незабываемые следы…
— Хиннар! — вдруг отчаянно завопила Лилува, и на втором слоге голос ее сорвался.
Конан усмехнулся: у женщин слишком развито воображение, особенно, когда это касается боли.
Комната мгновенно ожила. Драпировки раздвинулись, и из-за них выскочила дюжина слуг с мечами и щитами. Они все тряслись и жутко потели от страха. Так что воздух вокруг переполнился миазмами трусости. Они все хотели убить Конана, были призваны вопреки своей воле сделать это, и боялись этого не меньше, чем собственной смерти. Особенно выделялся среди них один, уже знакомый киммерийцу — человек, представившийся с утра его слугой. Он подступил ближе всех, и в глазах его светилось решительное отчаяние.
— Убейте его! — сорванным голосом вскрикнула Лилува, и Конан, наконец, увидел, что она прятала в правой руке.
Всего лишь нож. Длинный стигийский нож с позолоченным лезвием. Дорогую игрушку жрецов.
Хиннар завопил, как кастрируемый поросенок, и бросился в бой, точнее, к мечу противника, чтобы подставить под него лицо, которое при столкновении с ним аккуратно разделилось надвое и сползло к плечам, оставив лишь кричащую окровавленную маску. Конан взмахнул мечом еще раз и снес бедняге голову, прекратив мучения.
Поднялся слаженный вопль дюжины глоток. Громче и отчаянней всего получилось у красавицы Лилувы. Глядя на своего слугу, точнее, его части — и обе безобразно мертвые, она быстро постигала трудную науку жестокой реальности. Но все равно не хотела верить.
— Нет! — раздался ее крик, первый осмысленный крик в комнате после гибели Хиннара. — Больше никто не умрет!
Остальные глотки мгновенно заткнулись, воцарилась тишина.
— Как скажете, принцесса, — поклонился Конан, опускаясь на одно колено.