Народ забеспокоился по-настоящему. О пыли говорили и дома, и на работе, и во время перекуров. Словом, тема эта по популярности легко обошла тему футбольную и далеко позади оставила разговоры о делах сердечных.
Исполком бросил в бой уборочные машины, дворники работали не покладая рук. Но, вставая поутру, все с отчаянием убеждались, что пылепад продолжается.
Вспоминая тревожные слова психиатра, все от мала до велика по несколько раз в день, измеряли толщину пылевого покрова линеечкой, которую отныне постоянно носили с собой,- мужчины во внутреннем кармане пиджака, женщины в сумочке. Ребятишки, раньше бравшие линейки лишь на черчение, теперь тягали их в своих портфельчиках ежедневно.
Несколько недель городок боролся со стихией, но, увы, силы и терпение людей стали иссякать, а мертвенно-серая пыль все летела и летела с леденящим душу постоянством.
Было решено попросить о помощи столицу. Ходоки, снабженные верительными грамотами и красным товаром, отправились мытарствовать по научно-исследовательским институтам, веря, что наукой спасены они будут.
В НИИЗАЧЕМ и в НИИКАК им, несмотря ни на что, отказали. Не захотели там работать даже за богатые дары.
В НИИ-БУМ-БУМе прямо не отказали - объяснили, что тематику исследовательских программ будут пересматривать лишь через три года.
Успеха ходоки добились в НИИВСКЛАДе и в НИИВЛАДе - институтах, работающих над смежной проблематикой, посвященной, в частности, циклической активности феромонов2 семейства кошачьих.
Директор НИИВЛАДа (научно-исследовательского института высокомолекулярных липотропных адсорбционно-активных детергентов), сотворив неподкупное лицо и, задвигая ногой поглубже под стол объемистый пакет, наложил наконец на прошение положительную резолюцию.
Вот таким путем городок получил тридцать восемь килограммов противопылевого препарата.
Порошок засыпали в баки кукурузника сельскохозяйственной авиации, и самолет стал распылять его над городом. Покружив полчаса, самолет ушел на пригородный аэродром, а жители, привычно прикладывая ко рту увлажненные платки, через которые только и можно было дышать в последнее время, с надеждой смотрели в небо, надеясь, что вот-вот исчезнет серая пелена. Но пелена не исчезала. Единственным результатом борьбы с пылью по-научному было то, что пыль, опустившись на землю, тут же кристаллизировалась, образуя прочнейшую мелкозернистую броню, переливающуюся всеми цветами радуги, словно пятно бензина на мокром асфальте.
Разразился небывалый скандал. Выяснилось, что "антипылин" толком никто не проверил: кто-то там болел, кто-то в отгуле был по случаю женитьбы, кто-то уехал в туристическую поездку на две недели.
Многочисленные комиссии вздыхали, охали, качали головами и, высекая искры, тщетно пытались отколоть геологическими молоточками хоть кусочек от полыхающей брони.
Заключение всех комиссий было единодушным: процесс обратной направленности не имеет.
15
И население стало покидать свой городок. За неделю в нем практически не осталось почти никого. Лишь три человека не оставляли гибнувший город. Первый - Никодим Осипович, который считал для себя зазорным покинуть свой ответственный пост в минуту опасности. Он решил не бросать городок до последнего, как не бросает капитан гибнущий корабль.
Доктор Сульфомидизинова осталась тоже. Сделала это она легко и просто, с естественной для нее привычкой прежде думать о ближнем.
- Ну как же я уеду? - со смущенной улыбкой объясняла она.- Покуда останется в городе хоть один человек, я могу ему понадобиться.
Она имела в виду Никодима Осиповича. О старом Михалке - третьем, оставшемся в городе человеке - забыла даже она. Все забыли чудака Михалку. Никому не был нужен старый кладбищенский сторож и гробокопатель. Да и в профессии его последние месяцы никто не нуждался. Молодые и раньше-то не очень часто попадали под сень кладбищенских ив или, как говорилось, "к деду Михалке - нюхать фиалки". Местные старики - народ преимущественно крепкий и здоровый - и вовсе редко умирали. Приезжие отдыхающие, что в прошлые годы исправно топились и мерли во время отдыха, в этом году почему-то объезжали Глуховичи стороной.
И Никодима Осиповича - последнего потенциального клиента - некому было доставить на кладбище. Не помогла ему самоотверженность доктора Сульфомидизиновой. Не успела к нему на помощь врач. Помер он в своем рабочем кабинете, пытаясь разобраться в очередном головоломном циркуляре. С ним случился инсульт - кровоизлияние в мозг.
Констатировав смерть, ушла из городка и Сульфомидизинова, скользя истертой подошвой стареньких туфель по искрящейся броне.
И Михалка, преданный забвению, остался совсем один.
Михалка остался один, но это совершенно не обеспокоило его. Он, пожалуй, даже не заметил этого.
Сторож бродил по своей комнатушке, не обращая внимания на окружающее, задевая за мебель, больно ударяясь об острые углы. Но и это не могло вывести его из состояния духовного оцепенения. Старик полностью утратил связь с окружающим миром, безвозвратно погрузившись в пучину грез и воспоминаний.
И чем дальше во времени отстояли события, высвечиваемые памятью, тем более яркими и сочными представлялись они ему.
Старик ясно помнил те времена, когда был он сильным и быстрым, как пардус3. Не было ему равных в стрельбе из лука... Мчалась под ноги мохнатому коньку выгоревшая степная земля, а он, взвизгивая и корпусом развернувшись назад, без промаха поражал преследователей, закованных в тяжелую броню.
Тут будто яркий солнечный свет резанул по глазам Михалки, и картина изменилась. С возвышения видел он маленькие черные фигурки, тянущие канаты и согнувшиеся в непомерном усилии. Конец каждого каната крепился к дощатой платформе, на которой покоился огромный каменный блок. Раздирая сухие рты в ритмичных хриплых криках, люди одновременно натягивали канаты, и за каждым разом платформа придвигалась вперед на несколько сантиметров. Солнце, пылающее солнце царило над всем; блестели от пота черные, сплошь исполосованные спины рабов; раскаленный воздух трепетал, переливался и странно дрожали, искажались очертания непомерно огромных пирамид. Огромных, словно сотворены они не руками ничтожных рабов, а самим Осирисом.
Эта картина вскоре поблекла. На несколько секунд возникли перед ним очертания его скудно убранной комнаты. Потемневшие стены, на которых кое-где остались сероватые обрывки обоев. Стол, засаленная крышка которого выщерблена, как кухонная доска, и почернела от грязи. Колченогие скрипящие уроды, называемые почему-то табуретками. Тарелки с засохшими остатками пищи. Пустые бутылки из-под горячительных напитков под столом, в углу, а то и просто катающиеся по полу под ногами.
И тут же убогое убранство волшебным образом преобразилось в сказочно богатое. Ковры, повсюду ковры, Золотые чаши, украшенные тонкой чеканкой и драгоценными каменями. В чашах дорогое сладкое вино. Негромкая заунывная музыка, полуобнаженные танцовщицы. А вот это - его золотой трон, таких нет больше в мире. Надголовник трона украшает священная птица. Огромные драгоценные каменья горят в глазах ее, другие, чуть меньшие камни всевозможных ярких расцветок богато украшают туловище.
Михалку вдруг сильно затошнило, закружилась голова и, чтобы не упасть, он присел на край трона.
Неожиданное недомогание обеспокоило его, но внешне это ничем не проявилось. Правитель не имеет права на слабость.
- Ктезиас4, - негромко и надменно произнес он, поудобнее усевшись на троне.- Нам что-то нехорошо. А тебя, видимо, это совсем не беспокоит. Кажется, что ты злоупотребляешь нашим расположением к тебе, несмотря на все блага, расточаемые нами, и больше интересуешься историей, нежели драгоценным здоровьем нашей особы. Прекрати, говорю тебе по-дружески, иначе мы прикажем тебя удавить. Что тебе далась эта история? Она не более чем навозная куча, с которой каждый тщеславный петух хочет погромче прокукарекать.