«Это, конечно же, действительно было в какой-то мере неожиданным…».
Любому, впервые увидевшему Джоата при свете дня или света дневных ламп, он не показался бы привлекательным. Низкий для своего возраста, страшно худой — просто на грани истощения, с громадными голубыми глазами на лице, которое было скрыто под толстым слоем из сажи и машинного масла и могло оказаться любого цвета: от серого до черного. Блеклые серые волосы, никогда не знавшие расчески, торчали в разные стороны. Он был одет во взрослый комбинезон с отрезанными рукавами и штанинами. Последним штрихом столь мрачной картины была сильнейшая вонь.
— Раньше я никогда не слышала имя Джоат, — нарочито небрежно начала разговор Чанна. — Оно даже не говорит мне, откуда ты родом, что обычно сразу можно сказать по имени. Например, я ношу фамилию Хэп, потому что родилась на станции «Сокол» Альфы Проксимы.
— Меня зовут Джоат, — ответил парнишка, вызывающе подняв голову. — Это мое собственное изобретение. Оно означает «мастер на все руки»,[13] а это значит, что я умею делать все… понемногу.
— Значит, это прозвище, — констатировала Чанна. — Может быть, тогда мы будем звать тебя Джеком?
Джоат ехидно и с очевидным удовольствием посмотрел на нее…
— Почему? Это же мальчишеское имя.
— Ты… девочка? — спросил Симеон, произнеся «д» диафрагмой, от чего это прозвучало удивленно.
— А что в этом плохого? Она тоже девушка! — выдала Джоат, указывая на Чанну, словно перекладывая всю ответственность на нее.
Чанна поперхнулась от смеха, едва сдержав его, а потом попыталась ободрить Джоат:
— Нет ничего плохого в том, что ты девочка. Просто эта… Вся эта грязь… — Чанна не рискнула продолжить в том же духе и моментально сменила тему: — Очень эффективная маскировка.
— Классная маскировка, — гордо подтвердила Джоат. — Никогда не стоит никому показывать, что ты девочка. Это может привести к крупным неприятностям. Но раз вы сказали, что мне придется пройти медосмотр… — Она замолчала, вопросительно посмотрев на Чанну, которая кивнула в ответ. — Лучше, чтобы для вас это не было неожиданностью. — Лукаво улыбнувшись, она посмотрела на колонну Симеона. — Ты действительно не знал этого?
— Даже не догадывался, — удивленно признался тот, а Джоат захихикала от удовольствия. — Гм. В соответствии с тем, что я знаю из биологии, которой меня учили, это непросто определить до созревания… в такой одежде или маскировке.
— А я всегда могу определить, — заявила Джоат, получившая истинное удовольствие от его недальновидности.
— У тебя на теле нет капсулы.
— А ты точно не компьютер?
— Конечно… прекрати дразниться!
Джоат без малейшего зазрения совести захихикала. Симеон ощутил незнакомое чувство и попытался идентифицировать его.«Трепет в груди?» — изумленно подумал он.
— Почему они не ответили на мой сигнал: ведь я послал плотный пучок лучей? — нервно спрашивал Симеон неделю спустя. — Я же отправил все необходимое. И бланки были заполнены верно.
— Все это — сплошная бюрократия, — попыталась успокоить его Чанна.
— О! Ты хочешь ободрить меня? — спросил Симеон. А через несколько секунд задал новый вопрос: — Почему в комнате Джоат всегда такой беспорядок? Я посылаю туда механических уборщиков дважды в день, но все равно уровень энтропии там всегда максимальный?
— Это называется подростковым возрастом, Симеон, — ответила Чанна, — по крайней мере, она, кажется, привыкла к школе.
Изображение Симеона заморгало. Джоат, вымывшись, неожиданно стала хорошенькой, хотя и презрительно морщила нос, когда он говорил ей это. Казалось, она доверяет ему — да и Чанне тоже — до определенных пределов. Других методов воздействия на нее… попросту не было.
— Она слишком часто дерется, — сказал он. К тому же дралась она всегда грязно и нечестно. Он снова заморгал, вспомнив, куда были направлены ее пинки или удары кулаками.
— Она не привыкла к обществу, она до сих пор считает себя потенциальной жертвой, — отозвалась Чанна. — Не думаю, что ей приходилось иметь дело с детьми ее возраста. Нет сомнений, что она не знает местных традиций. Она — аутсайдер, почти дикий ребенок Нам еще повезло, что она вообще способна общаться с другими людьми.
На некоторое время оба смущенно замолчали. Чанна не сказала вслух: «К тому же она не знала, что ты человек, когда познакомилась с тобой».
— Она уже привыкла ежедневно мыться, — ухватился за соломинку Симеон.
— О, у Джоат прекрасные задатки. — Чанна состроила ехидную физиономию. — Хотя ее представления об этике совсем не обычны, она живет в соответствии с ними. Ей нужно только чувствовать себя защищенной и получить шанс проявить себя.
— Разве об этом не все мечтают?
Несколько часов спустя Симеон все еще сиял от удовольствия, вспоминая все хорошее, связанное с Джоат. «Все-таки быть отцом — замечательная штука, — подумал он и даже проникся добрыми чувствами к Чанне. — Мне стоит поблагодарить ее».
Впервые после прибытия нового «тела» на станцию Симеон заглянул к ней в комнату и был поражен, как за такой краткий период — меньше двух недель, хотя ему и казалось, что прошло больше времени, — изменилась спартанская келья, которую прежде занимал Рейдон. Чанна покрасила стены в бледно-розовый цвет и вставила цветные компьютерные распечатки в стационарные рамы для проекций. Яркие краски и романтические сюжеты прерафаэлитов, Альмы-Тадемы, Максфилда Периша и нескольких современных художников. Кровать была застелена покрывалом из серого с ледяным оттенком шелка, а на нем в беспорядке разбросаны вышитые подушки: персиковые, серые, голубые.
— Послушай, Чанна, — одобрительно сказал он, — мне нравится, как ты оформила комнату.
Чанна, завернутая в синий шелковый халат, отделанный кружевом, с расческой в руке, появилась из ванной и без единого слова вышла из комнаты в гостиную. Она остановилась напротив колонны Симеона, скрестив руки на груди, а ее глаза горели огнем, не предвещавшим ничего хорошего. Все теплые чувства Симеона исчезли без следа, едва он увидел ее. Может быть, если бы он промолчал, она бы просто ушла, не высказав того, что так ясно читалось в ее глазах. «Эх, когда же мне удастся угадать, как она воспримет мой поступок?»
Ее тело напряглось, плечи вздрагивали, а рот несколько раз открылся и закрылся. Лучше бы она сказала что-нибудь, чтобы выплеснуть накопившуюся в ней злость.
Как обычно, используя самый лестный тон, на который он был способен, Симеон сказал:
— У тебя романтическая натура, Чанна. — И это, казалось, снизило опасный накал в ее глазах на пару градусов. Непонятно, что заставило его продолжить, должно быть, желание пошутить так и лезло наружу. — Хотя твоя постель удивительно напоминает айсберг.
Она удивленно замигала, а он подумал: «Я попал в точку! Прямо в яблочко!» Но она лишь сделала глубокий вдох.
— Вообще-то я не хотела, — сказала она, подчеркнуто безукоризненно произнося каждое слово, — говорить это, но, так как сейчас без этого не обойтись, все же скажу. Так как мы познакомились не при самых лучших обстоятельствах и я действительно тебе не доверяю, я прочесала все свое жилье в поисках активных сканеров. — Она скрестила руки на груди. — Будь так любезен, — продолжила она, по-прежнему делая ударение на каждом слове, — никогда не входи ко мне, не постучавшись, не спросив разрешения и не дождавшись моего ответа. Понятно, Симеон?
— Прошу прощения, Чанна. Ты, без сомнения, права. Я стал бесцеремонным, знаешь, все эти годы, проведенные вместе с Рейдоном…
— А что касается моего вкуса… — Ее голос зазвучал еще холоднее, чем прежде.
«О, пожалуйста, — подумал Симеон, — хотя бы раз в жизни, всего лишь раз, заткнись, оставь эту тему».
— …это совершенно не твое дело. — Чанна уставилась на него. — Займись-ка лучше оформлением собственного интерьера, — сказала она, показывая на коллекцию мечей и кинжалов. — Скажу-ка я тебе: ты проявляешь просто потрясающую наглость, отпуская чудовищные реплики по поводу моего вкуса.