Так бы и дальше шло, если бы не один случай, произошедший с одним из этих хоккеистов на очередном матче.
Игра проходила довольно активно, и хоккеисты были заряжены на борьбу. Счет был равный и шел овертайм. Наш герой, у которого оставалось в запасе три или четыре клюшки, напролом вкатился в зону противника, обыграл защитников, а заодно, по инерции, и вратаря, вложил в последний щелчок по пустым воротам всю свою жизнь. Крюк надломился, и игрок упал как подкошенный. Шайба прошла мимо цели.
Так он лежал довольно долго, и все были уверены, что хоккеист получил травму. На лед повыскакивали партнеры и медицинский персонал, но хоккеист лежал и заливался слезами, ведь ему оставалось провести еще одну, максимум две игры и опять в запас, на лавку до конца сезона. Пока его уводили за руки, несколько хоккеистов так прониклись его неудачей, что тоже заревели. В следующей игре была сломана еще одна клюшка, и плакала вся команда и тренер. Когда герой – неудачник сломал предпоследний крюк, то ревел весь стадион и плач продолжался тридцать минут. Даже хоккеисты – соперники плакали навзрыд, а главный тренер враждующей команды не знал, куда себя деть от горя.
Последний матч сезона для нашего героя выдался очень упорным и плаксивым. Заливались слезами все зрители, все работники стадиона и огромная армия телевизионных болельщиков. Матч был приостановлен на пятьдесят третьей минуте из-за всеобщего рыдания на два часа пятнадцать минут, после чего игра продолжилась.
Руководство лиги в срочном порядке объявило внеочередной созыв менеджеров, руководителей профсоюзов игроков команд, в результате которого был учрежден новый трофей, впоследствии ставший главной наградой лиги за самый продолжительный плач на хоккейном матче.
Если вас интересует статистика, то скажу, что самый долгий плач принадлежит Томасу Банневельду из команды «Батерст-Инлет Жиравс», продолжавшийся пятьдесят семь часов, а за самый продолжительный скулеж на трибунах получили болельщики команды «Таллахасси Норд Флай», впоследствии переименовавшейся в «Таллахасси Лонг Край». Переполненная арена ныла семь дней и пятьдесят пять минут.
Смысл жизни
Моя первая встреча с покойником произошла, когда мне было года четыре. Мы жили тогда в деревянном частном доме на несколько семей, в цокольном этаже. Я сидел дома один, и вдруг с улицы стал доноситься еле-слышный нестройный напев духовых инструментов. С каждым мгновением он приближался. Потом появились люди, вернее их нижние части тел. Цокольный этаж давал возможность видеть жизнь только в низших ее проявлениях: ноги людей, колеса машин. Только животным больше повезло: их можно было наблюдать всецело. Затем в окне появилось лицо спящего человека, которого куда-то несли. Процессия остановилась прямо у моего окна. Человек на кровати повернул голову в мою сторону, открыл глаза, посмотрел внимательно на меня и снова заснул. Процессия тронулась дальше.
Я не мог тогда сказать, что спектакль мне понравился, но какое-то инстинктивное чувство повело меня на улицу. Там я внимательно разглядел лицо мужчины, которого несли. Оно было театрально-кукольным, и я никак не мог оторвать глаз от объекта всеобщего внимания. Так я шел, стараясь попадать левой ногой в такт погребальному ритму большого барабана, и все смотрел. Мне казалось, что спящий постоянно мне подмигивает. Возможно это, просто, солнечные лучи танцевали сарабанду на его загримированном желтовато-коричневом лице. Наконец, деревянную узкую кровать с заснувшим поместили в автобус и куда-то увезли. Все это было интересно, необычно и кинематографически увлекательно. Но когда вечером того же дня я от родителей узнал правду о происшедшем событии, меня обуяли тоска и страх.