И, как назло, в моей жизни похоронные процессии стали возникать все чаще и чаще. Вот умерла соседка, Лешкина бабушка, и мы все вместе ездили на кладбище ее хоронить. Через год заснул и мой дед. И все тяготы похоронных трехдневных хлопот пришлось переживать непосредственно. Потом мы переехали в новый пятиэтажный дом – тут я столкнулся со смертью лицом к лицу. Умирали постоянно, особенно в нашем подъезде. Самое ужасное было – зайти в подъезд вечером и наткнуться на крышку гроба. Один раз друг Женька пошутил: залез в крышку и напугал меня, входящего в подъезд. Этот случай совсем подорвал у меня силу воли, и я стал бояться по-настоящему. Покойников носили повсюду, и духовая музыка звучала повсеместно. Но никуда от этого не убежишь, не спрячешься, даже сны мои не были пространством отдохновения, каждая новая серия сна была посвящена то похоронам всех соседей, то похоронам видных партийных деятелей, то разговорам с покойными о маниакальных страхах и проблематике вечной жизни. В общем, просыпаешься – похороны, засыпаешь – опять похороны.
Так бы продолжалось до второго пришествия, если бы я, не начал петь в церковном хоре. Помню, как мне священники доверяли даже читать псалмы. Настал момент, когда временная и вечная жизни стали перекрещиваться, и что-то во мне стало меняться. Изменилось отношение к процедуре перехода отсюда туда. Этот период ознаменован тем, что всевышний мне самому доверил быть проводником душ из сознательного мира в надсознательный. В год, примерно, я проносил на своих плечах по тридцать-тридцать пять покойников, а также участвовал в церемониях по отпеванию сорока – сорока пяти единиц бывших людей. Это становилось не только профессией, но и любимым делом. Все это я стал воспринимать как должное, и человеческая смерть перестала казаться явлением трагичным. Лики покойных на смертном одре мне уже даже нравились, и я научился видеть в них идеал внеземной красоты. Когда я узнавал, что в ближайшее время на литургии запланирован очередной внос покойного в церковь, сердце мое переполнялось чувством тихого восторга и глубокого просветления.
Но в какой-то момент все изменилось. То ли люди стали меньше умирать, то ли я получил запрет со стороны неба. Я перестал не только хоронить людей, но вообще перестал видеть похороны. Редкий случай, когда вижу в год две-три крышки гроба у подъездов домов. Что такое? Может, совсем все перестали умирать? С одной стороны это неплохо, с другой – как жить дальше?
И вот уже несколько лет никаких нижних людских конечностей, ни ангелоподобных ликов спящих людей. Я сижу дома и вспоминаю счастливые времена своего детства и юности. Что принесет будущее, не имею никакого понятия, хотя без покойников оно мне представляется совершенно бесперспективным и беспросветным.
Обиделся
В некотором городе восточноевропейского государства, в некотором ночном клубе, играла рок-группа под названием "Г....". Музыканты играли довольно слаженно, но не всегда драйвово. Причина некоторой вялости и потери вдохновения была серьезна и оправдательна, а именно – усталость. От чего ребята уставали, никто не знал, да это и не так важно было потому, как играли довольно мастеровито. И вот однажды, на моих глазах, на очередном выступлении бэнда между коллегами произошел такой разговор:
клавишник: – сейчас ко мне подходил хозяин клуба и попросил, чтобы мы поиграли еще пол часа.
басист: – Ок! Отлично! Значит, будет парнас.
вокалист: – я уже устал, и продолжать не намерен.
басист: – хорошо, не пой, отдохни, мы поиграем инструментал.
вокалист: – ладно, спою еще песню.
все музыканты: – какую?
вокалист: (думает с минуту) – нет, не буду петь больше. Устал.
басист: – хорошо, мы поиграем инструментал.
вокалист: – нет, и вы не будете играть, мне домой надо.
клавишник: – ну иди домой, мы без тебя поиграем!
вокалист: – нет! Я не хочу, чтобы наша группа позиционировалась как инструментальная. Без меня вы не должны работать как самостоятельная единица. Вас никто не знает, а меня в городе знают все! Потому что я – звезда! К тому же, я очень красивый.
басист: – а я не красивый что ли? Тем более у меня экзамены на носу.
гитарист: – ладно, оставьте человека в покое, надо домой, значит надо.
клавишник: – смотрите, как хотите, но хозяин нам этого не простит. Если уйдем, то обратно дороги нет, придется околачиваться в нахлебниках в других заведениях.
вокалист: – мне мое здоровье важнее, чем ваша работа.