Я был настолько польщен сегодняшними событиями, что начал задумывать следующее: "А что, если рискнуть сделать нечто подобное в литературе? Но уже не быть интерпретатором чужих идей, хоть и искусным, но самому стать первопроходцем!"
И начал размышлять на тему: как бы оскорбить отечественную прозу?
Я сидел час, два, три… Ничего не получалось, сколько бы не старался. Проза упрямо сопротивлялась. Она смотрела на меня испуганным взглядом и тихо переносила издевательства. Я ей выкручивал руки, зажимал голову между ног и бил розгами по спине и ягодицам. Но она молчала, не произнеся ни звука.
Тогда я привязал ее к креслу и стал засовывать ей иголки под ногти. И тут она издала первый истошный крик! Борис прибежал на шум и стал меня расспрашивать, все ли в порядке? Я закрыл пленницу всем своим телом, делая вид, будто по телевизору смотрю фильм "Страсти Жанны д'Арк" Карла Теодора Дрейера. Но сантехник, оказалось, видел эту картину раньше и ушел опять домой, сказав, что не любит пересматривать трагедии.
Я продолжил свои глумления над, уже еле живой и истощенной до предела, литературой.
Взяв самый толстый гвоздь, какой только нашел в предбаннике у Игоря (из поперечной квартиры) в наборе, зажал его щипцами, накалил до кондиции и вонзил в тело, трясущейся от боли, жертвы. Я пытался рисовать на теле прозы различные узоры, пока гвоздь совсем не остыл. Пленница, хоть и тихо стонала, но не произнесла ни слова.
Видя, что ничего не помогает, я открыл Википедию и ознакомился со средневековыми инквизиционными пытками.
Железной девы у меня в доме не нашлось, нужно было специально заказывать на заводе; бамбуковой палки с острым концом тоже не было, хотя я с Кубы привозил что-то подобное, но видимо, кому-то отдал и забыл; Крыс тоже давно не видел в квартире. Как поселился Бускунчак (черный подвальный кот), вся нечисть куда-то исчезла. Ну, что еще?
Как ни старался, ничего в своем доме не нашел: ни башмака с шипом; ни вилки еретика; ни кресла для ведьминого купания; ни испанского сапога; ни подвесной клетки. Тогда подумал: "В каком гуманном, милосердном времени и обществе мы живем! А еще жалуемся на правительство и церковь!"
Покумекав немного, я сам придумал изуверство, которое назвал: "Два часа на солнечных пляжах Гренландии", и посадил узницу в холодильник, заставив его работать на полную мощность.
Ни звука не издала проза. Когда я открыл морозильную камеру, она дрожала вся посиневшая, но секрет так и не выдала.
Тогда я решил прибегнуть к самой последней и самой изощренной пытке, которая никогда никем не использовалась ни в какие века. Придумал ее недавно сам. Это была отдельная тема для гордости.
Я взвалил свою пленницу на плечи и пошел за город, чтобы мои изощрения не попали в поле зрения коллег по писательскому цеху, да и немного вдохновиться природой, так как я слышал где-то, что свежий лесной воздух и пение пернатых благотворно влияют на творчество.
Маршрут троллейбуса N 10 выходил далеко за город и делал большое кольцо. Мне нужно было как-то забросить жертву на провода и закрепить обе ее руки на них так, чтобы она не смогла их отцепить. Эту пытку я назвал "Жаркое счастье". Она должна была там висеть до тех пор, пока бы не выдала мне свой секретный код. Я знал, что рано или поздно она сознается, так как не может умереть. Русская литература бессмертна! Надо было как-то доставить ее наверх, но я не знал, как. Я долго размышлял и ничего лучше не придумал, как пойти к старому приятелю – маляру Себастьяну (по прозвищу "Ренуар", так его звали в детстве) и попросить стремянку. У него оказалось то, что мне и надо было. Десятиметровая стремянка – счастье для любого писателя! И так как троллейбусы в нашем городе имели восьмиметровые рога (ноу-хау от производителей) – это был ключ к разгадке.
Я взвалил свою пленницу на плечи и через две минуты по лестнице доставил ее на вершину столба, где крепились провода. Шестьсот вольт – достаточное напряжение для работы, чтобы токоприемник начал разговаривать. Туго привязав к проводам руки жертвы, я думал, что литература вымолвит хотя бы одно слово. Его хватило бы мне для зацепки, и я освободил бы свою пленницу тут же. Ну что ей стоит? Но упрямица молчала, изредка издавала стоны, болталась на проводах и проводя через себя мощные заряды электросил.
Тут я, неосторожным движением ноги задел стремянку, и она с грохотом падающего алюминия полетела вниз, сталкиваясь с придорожным гравием на обочине. Обхватив столб руками и ногами, понимая, что спуститься мне так просто не удастся, я начал кричать: