В воздухе пахло соляной кислотой и пенопластом.
Теберда-это да!
(Воспоминания о Кисловодске)
Я родился в самом центре города Горького (ныне Нижний Новгород), в родильном доме №1, по улице Фигнер (ныне Варварская)… Через пять дней после этого меня отвезли в дом №33, кв.1, по улице Карла Маркса (ныне Нижегородская), где я продолжил свое существование в течение семи лет в качестве первого, очень любимого, но нервного ребенка в семье Лукьяненко-Незамайковых…
Затем мы переехали в новый микрорайон в шикарную двухкомнатную хрущевку, где прожили еще один год, пока отец не взял меня на гастроли с горьковским (ныне нижегородским) симфоническим оркестром в Кисловодск…
Я был почти счастлив. Ехали мы в красном поезде (в то время, как повсюду встречались в основном зеленые), в веселой и умной компании. Нашими с отцом спутниками по купе были два главных дирижера – Гусман и Скульский. Я постоянно лежал на второй полке и радовался, не столько мелькающим разнообразным пейзажам за окном железнодорожного лайнера, сколько вдохновенным, мудрым и непонятным мне разговорам о музыке, которые придавали обстановке необыкновенную праздничность и беспредельный уют.
Для меня в той поездке все было необычно: новые великие люди, о которых я только слышал в разговорах родителей, но никогда их не видел, головокружительные концерты на открытых эстрадах в Ессентуках и Пятигорске, вонючая лечебная вода и невообразимо огромные дыни на местных рынках. А живописный горный ландшафт Кавказа создавал необходимый фон для постоянного ребячьего восторга и желания заняться музыкой серьезно. Еще сюда можно добавить пару воспоминаний о том, как у меня на базаре выпал из рук арбуз, окатив своей щедрой кровавой амброзией человек десять вокруг, и как отец чуть не попал под автобус. После этого можно было бы поставить точку, если бы я не вспомнил одного оркестрового персонажа.
Звали его Валентин Гордеев. Это был видный, больших размеров тела и скользкого юмора, литаврист, окаймляющий и подытоживающий своими габаритами левый фланг гигантской симфонической машины. Я его звал дядя Валя.
Помню, он как-то пригласил меня, изрядно утомленного и слоняющегося без дела по коридорам кисловодской филармонии, сесть рядом с ним и послушать репетицию из глубины сцены. Я должен был, по его словам, быть свидетелем зарождения звуковых перекрестных линий в запутанных механизмах оркестра. На протяжении нескольких часов он очень образно мне рассказывал о различиях в приемах оркестровки тех или иных великих симфонистов. Но я сидел и ничего не понимал, и не чувствовал, кроме вечной скуки, которую на меня наводили симфонии Шостаковича и Малера. Будучи человеком очень внимательным и заботливым, дядя Валя сразу заметил мой пониженный интерес к классике и тут же придумал мне другое занятие.
Метрах в трех впереди от нас располагался последний пульт скрипок, за которым судорожно и как-то неловко музицировали две молодые скрипачки. Он мне предложил очень необычную игру:
– Смотри, видишь, сидят двое впереди нас? – произнес дядя Валя, – играют они совершенно по-свински. Давай, я буду говорить, а ты за мной повторяй.
– Давайте, – радостно я поприветствовал затею своего наставника.
Дядя Валя негромко, чтобы никто не услышал, произнес:
– Эй, вы там, молодые мерзавки… Хватит лажать… Мы вас с приятелем выведем на чистую воду!
Я был ошеломлен прямым заявлением литавриста и какое-то время оставался в недоумении.
– Ну, что же ты молчишь? – подтолкнул он меня,– давай, повторяй!
– Эй, вы… там, – несмело начал я, и тут же закончил.
– Ну!.. Повторяй, это же так просто, – отреагировал он на мою неловкость.
Я еще раз попробовал:
– Эй, вы… там. Хватит … Дядя Валь, а что хватит-то? повторите, пожалуйста, – спросил я.
– Лажать!
– А что это такое?
– Потом скажу, давай, давай.
Я собрался духом и начал все снова:
– Эй, вы там… Хватит лажать… А то мы вас… дальше я опять забыл.
– Выведем на чистую воду, – раздраженно произнес учитель.
– Эй, вы… там… Хватит лажать… А то мы вас выведем на чистую воду, – тушуясь, произнес я.
Скрипачки повернулись в мою сторону и уничтожили меня своим взглядом. Я покраснел и опустил глаза. Мне было очень неловко, так как я понимал, что девушки этого не заслуживают, а если у них что-то и не получается, то это не та форма, в которую надо облечь наше недовольство по поводу исполняемых ими партий.
Но шло время, и наше общение с последним пультом скрипок приняло привычный характер каждодневного утреннего рациона. В течение репетиций я много раз посылал молодым консерваторкам привет в виде: