Перед нами открылась сказочно-зловещая картина. Справа, всеми цветами радуги засверкал красавец Донгуз-Орунбаши, и было ощущение, что он постепенно приближается и хочет нас поглотить. Слева покоился могучий Эльбрус. Мы все застыли в оцепенении от грандиозности и великолепия горной жемчужины.
Все окружили гида в ожидании интересной информации, но она стала нам сообщать примерные даты ожидаемого извержения вулкана, которые варьировались от данного момента до трех лет. Мне было невыносимо страшно, и я опять закрыл уши руками. Когда руки уставали и, убедившись, что информация еще не полностью доведена до любопытных слушателей, я начинал ныть, чтобы внутренним голосом заглушить ее страшные предзнаменования. Вскоре у меня началось головокружение и тошнота, но я держался, стараясь не подавать виду.
Наконец, все закончилось, мы, спустившись на небесном эскалаторе вниз, попрыгали в автобус и отправились в обратный путь. Все изрядно переутомились и тут же задремали. Не спал только я один. Мне все время казалось, что вот-вот произойдет то, о чем нас предупреждала экскурсовод – лава хлынет из недр двуглавого гиганта и настигнет нас в пути.
– Только бы успеть, только бы успеть доехать хотя бы до Кисловодска, а завтра мы уже уедем домой в Горький. Должно же нам хоть когда-нибудь повезти! – молился я солнцу, траве и булыжникам. Молился бы и Богу, если бы тогда знал о его существовании. И чем дальше мы уезжали от Эльбруса, тем все реальнее перед моими глазами выплывала картина "Последний день Помпеи".
И тут меня опять жутко затошнило. Я крепился, как мог, но в какой-то момент из моих недр вырвался первый выброс магмы. Тут все разом проснулись, стали кричать шоферу, чтобы он остановил автобус. Как только открылись двери, я вихрем понесся под первый большой камень извергать все, что у меня накопилось. Казалось, что этот кошмар не прекратится никогда. Я понял, что вся лава, покоившаяся в глубинах кавказских гор, необыкновенным образом перелилась в меня, и я принял удар природы на себя, спасая тем самым всех наших симфонических туристов от катастрофы и неминуемой гибели в пеплах разбушевавшейся стихии. Все оркестранты окружили меня. Когда закончилась очередная рвотная конвульсия, я исподлобья посмотрел на музыкантов, образовавших священный круг, в центре которого я стоял на карачках. У всех было жалобное выражение лиц, кроме двух скрипачек, которые ехидно улыбались. И мне стало так обидно, что меня прорвало с новой силой. Такого мощного извержения эта земля еще не видала. Дрожал весь кавказский хребет, и люди покидали свои дома в надежде на спасение. Но как тут спасешься, когда раскаленная жидкость со скоростью звука и ветра превращала все живое в порошок.
Наконец, в самый кульминационный момент, когда прогремел последний выброс несварений, я поднял глаза и увидел, как к моему отцу подошел дядя Валя. Он с братской теплотой обнял его и трагически произнес:
– Да, Толик… Хороший у тебя был сын.
Теперь-то, я думаю, можно уж точно поставить жирную точку. Потому, как и потом происходило нечто необычное и даже смешное, но почему-то не осталось в памяти. А раз не осталось, то и продолжать рассказ не имеет смысла. Уж пусть он остается таким, каков есть.
Хотя нет, извините. Была одна маленькая история, которую недавно мне рассказал отец.
Была премьера симфонии Чайковского (не помню точно нумерацию), дирижировал горьковским оркестром Ростропович. Тарелочник заболел, нужно было срочно искать другого. В результате, другого не нашли, и Михаил Абрамович Пинкусович (фагот, см. выше), вызвался помочь. Он когда-то в пионерском лагере играл на малом барабане и обещал, что проблем у оркестра не возникнет. Но на репетициях он никак не мог поймать слабую долю и играл все время в сильную. Ростропович все время останавливал оркестр и просил нового тарелочника быть повнимательнее к партитуре, на что Пинкусович все время отвечал:
– Мстислав Леопольдович, не обращайте внимания, на концерте все будет нормально! Не придавайте значения маленьким казусам.