– Олег.
– А по батюшке? – закокетничала Валя. – А то неудобно как – то. Артист всё – таки. Не хухры – мухры.
Васильев закокетничал:
– Отчество у меня простое. Петрович. А профессия самая никчемная. Артиста каждый обидеть может.
– Это Вы напрасно. – огорчилась Валя. – Всё – таки несёте, так сказать, искусство в массы. И деньги за это платят, я думаю. И не вагоны грузите, как-никак.
– Это да. – согласился Васильев. – Вагоны не гружу.
Тут Васильев загордился тем, что вагоны не грузит, и достал бумажник:
– Что там с меня будет, Валечка?
Официантка уточкой, переваливаясь с ноги на ногу, прошла за прилавок, пощёлкала кассовым аппаратом и грустно сказала:
– Один рубль тридцать восемь копеечек с Вас.
Васильев тоже подошёл к прилавку, и, отсчитывая деньги, спросил:
– А не подскажете ли Вы мне где тут продуктов купить можно. А то сегодня заглянул в холодильник – пустота.
– Вопрос, конечно, интересный. – улыбнулась Валентина и посмотрела на Васильева особенным взглядом. Так изучающе – сочуственно психиатр смотрит на пациента.
Насмотревшись вдоволь, она подвела итог:
– Что с Вами сделаешь? Придётся помочь. Но имейте ввиду – от себя отрываю.
И тут же набрала номер на телефоне:
– Алло! Муся?.. Это Валюха. Слушай внимательно, блин! Тут к тебе человек подойдёт от меня… Отоварь… Да… Да… Неееет!… А пошла ты!
После такого загадочного монолога Валентина наклонилась к Васильеву через прилавок и прошептала:
– Зайдёте в райпрофсожевский магазин. Это рядом тут. Найдёте, я думаю. Спросите Мусю. Скажете, что от меня. Понятно?
– Понятно. – сказал Васильев. И начал испуганно пятиться к двери, – Спасибо Вам, Валя, за всё.
– А Вы заглядывайте почаще. – пригласила Валентина и загадочно улыбнулась.
Васильев вышел на улицу, прислонился к стене слева от крылечка кулинарии и закурил. Он затягивался горьковатым дымом и с грустным интересом всматривался в окружавший его мир. И мир этот был сегодня до неприличия обнажённым. И в обнажённости этой была жестокая правда, которой Васильев ранее не замечал. Как будто пелена с глаз спала.
– Ну что ж? – думал Васильев. – Будем жить. Раз уж так карта легла. И не надо обманывать себя тем, что удастся отсюда вырваться. Не надо. Вот, научусь крутиться – вертеться. Продукты доставать или что – нибудь ещё. Вот, Валентину эту охмурять начну. Да мало ли ещё что? А все эти заморочки?.. Нужно ещё понять были они или не были. Мало ли что я мог нафантазировать? В конце концов, каждый из нас видит то, что хочет видеть. Значит где – то в подсознании у меня сложился именно такой облик Города, а не какой – нибудь другой. Город, как город. И нечего… Возьми да прослушай пульс у жителей Токио или… да любого города. Тоже удивлялок будут полные штаны.
Васильев бросил окурок, сплюнул и двинулся в сторону нужного магазина.
А магазин оказался совсем рядом. Стоило только улицу перейти и, свернув налево, протопать полквартала. И было в этом магазинчике чисто и прохладно. На стеллажах из нержавеющей стали покоились банки с маринованными помидорами, окостеневшие пачки соли и пакеты с перловой крупой. У кассы грузная дама в белом лениво переругивалась со старухой, которая утверждала, что её нагло обсчитали на девять копеек. Васильев не успел толком рассмотреть ассортимент магазинчика, как кассирша прекратила дискуссию. Она выдала бабке спорные девять копеек, посоветовав ей отложить эти деньги на похороны, и уставилась на Васильева.
– Простите, мадам! – заегозил Васильев. – Могу ли я поговорить с Мусей?
– Муся! – закричала кассирша в загадочную глубину подсобных помещений. – Тут тебя мужчина хочет.
– Пусть пройдёт. – донёсся голос. – Это Валькин новый кадр. Пусть пройдёт, а мы оценим.
– Проходите, мужчина. – сказала кассирша.
Ухмыльнулась и, откинув вверх крышку прилавка, крикнула:
– Вроде ничего себе.
Васильев унизительно засуетился и прошёл, вернее козликом проскакал, вглубь магазина. Там, протиснувшись в коридорчике между мешков с сахаром, он очутился в чистенькой комнатке со столом и двумя мрачными сейфами. За столом и сидела Муся, оказавшаяся вопреки ожиданиям сухощавой, как спортсмен – марафонец.
– Ну, ну, – сказала Муся и подпёрла ладонью правую щёку. – Покажитесь, покажитесь. Интересно, кого в этот раз Валюха подцепила?
Васильев молчал.
Васильев молчал, а поджарая Муся любовалась. А налюбовавшись, подвела итог предварительного осмотра:
– Ладно. Годится. Надо Вальке помочь, а то всё в девках мается.
Это было определённо одобрение Васильева, как перспективного жениха. Васильев открыл было рот чтобы вякнуть, но вспомнил пустой холодильник и вякать не стал.
– Ну, так что же хочет наш артист? – спросила Муся, всё ещё не сводя с Васильева буравящего взгляда.
– Да я… собственно… – начал мяться Васильев. – Мне бы… как бы… еды. Вот.
– Ладно. – Муся раскрыла, лежащую на столе амбарную книгу. – Короче. Как записать?
– Васильев я. Олег Петрович.
Васильев вдруг ощутил унизительность происходящего и, чтобы вернуть испарившееся неведомо куда собственное достоинство, уселся на стул и закурил.
– Миша, зайди! – закричала Муся и тоже закурила. А закурив, достала бутылку коньяка и две рюмки.
– Я не пью! – замахал руками Васильев. – Вернее, пью, конечно. Но сейчас не могу – у меня репетиция.
– У Вас репетиция, а у нас спектакль. – проворчала Муся, наполняя рюмки. А пока она наливала да нарезала невесть откуда появившийся лимон, в дверях появился странный человечек. Маленького роста, подозрительно похожий на домового Константина, только без бороды. Но с такими же колючими глазками и в точно такой же зимней шапке.