Томпсон встал со стула, потянулся и зевнул. Вот так разминка для мозгов! Он посмотрел на длинный пустой коридор, на двери палат, и решил проведать Дэрри еще раз. Доктор шел, прислушиваясь к своим тихим шагам и писку мониторов. Ни одной свободной койки не осталось. А в самый бы раз прилечь и вздремнуть минуточек шестьдесят! Раньше Томпсон часто так делал. Вид пустой больничной кровати его успокаивал. Полумрак, белые стены, белая высокая кровать, белые простыни заправлены без единой морщинки. Вот оно, простое человеческое счастье. Ишь, разбежался. В больнице теперь лежать негде.
Томпсон подошел к палате Дэрри и остановился в дверях. Шесть кроватей, шесть пациентов. Трое мужчин, три женщины. Никто не шевелится, все спят. Мужчины и женщины. А детей нет. Доктор никак не мог ухватить мысль за хвост.
«В чем разница между детьми и взрослыми?» – спросил он себя. Ну, во-первых, в размере. Дети меньше. Хотя вряд ли это важно. Словарный запас беднее. Дети больше играют. Не работают. Нет у них работы. Мир они видят по-другому.
Хорошо. По-другому. А как? Они не испорчены. Нет, это банально. Они говорят то, что думают. Что видят, о том и говорят. Они честнее, бесхитростнее. Почему? Они принимают все за чистую монету. Почему? Их воображение не знает границ. Их сознание открыто для новой информации. Почему? Потому что они еще не научились не верить.
Клаудия осторожно пробиралась через свой двор, держа в руках лист фанеры с миниатюрными домиками. Тьма стояла непроглядная. Приходилось ступать очень осторожно, а порой даже задерживать дыхание: не дай бог наклонить фанерку. Это был тот самый глиняный макет Уимерли, который Клаудия так долго лепила. Пройдя между елями, она вышла на дорогу и минут через пятнадцать добралась до церкви. Черная крыша поблескивала в призрачном свете луны. Вот и Хрыч-лейн, уже виден океан, справа показалось кладбище. Здесь всегда так тихо. Дорога пошла под уклон, Клаудия нащупала между деревьев тропинку к обрыву. Пришлось нагнуться, чтобы еловые лапы не смахнули городок.
Один человечек все-таки опрокинулся. Даг Блек-вуд. Клаудия остановилась, подняла фигурку старика и бережно прислонила к заборчику, за которым были разложены Блеквудовы поделки. Несколько домиков съехали набок, и она вернула их на место. Зато малюсенькие деревца так уцепились друг за друга, что даже не шелохнулись.
Клаудия вышла на опушку. Земля тут ужасно неровная. А под ноги смотреть никак нельзя, надо следить за городком. Вот и обрыв. Снизу доносится рев прибоя, остро пахнет водорослями. Клаудия глянула туда, где по камням разбегается белая пена.
Клаудия вытянула руки вперед, фанерка затрепетала, словно уже парила над морем в воздушном потоке. Руки задрожали, щит накренился. Игрушечная лошадка полетела в пропасть, следом корова, две мужские фигурки и одна женская упали навзничь и безропотно заскользили к краю, не зная, что их ждет.
Клаудия хрипло закричала и резко встряхнула лист. В воду посыпались белые изгороди, машины, грузовички. Первым упал домик Дага Блеквуда – он стоял ближе всего к океану. Следом полетели дома у бухты, потом лес между верхней и нижней дорогами. Предпоследним исчез в глубине дом Критча и наконец дом Клаудии. Она закричала еще громче, так, что слышно было и в Порт-де-Гибле. Малюсенькие фигурки не оставляли даже кругов, даже ряби на черных валах. Городок канул в бездонную морскую пропасть.
Осталась только фанерка. Руки больше не дрожали. Клаудия перестала кричать, подняла лист к губам и сдула пыль от клея. В воздухе повисло серое облачко.
Вторник
Дага Блеквуда от больниц всю жизнь трясло. Он провел ночь в неудобном кресле посреди приемного покоя. То и дело клевал носом, но выспаться как следует так и не удалось. Джозеф и Ким остались в палате с Тари. А для старика места уже не хватило. «Вы ее дедушка?» – спросила Дага медсестра. Он рассмеялся и ответил: «Нет, я ее крестная фея». Ну и чего добился? Торчи теперь как пень в коридоре. А хоть бы и в коридоре. Все равно, пока Тари не поправится, никуда он отсюда не уйдет. «Ничего, – усмехнулся Даг. – У нас демократия. Сиди, где хочешь, лишь бы под ногами не путался».