Вень Ки всегда любила рассказывать про море. Она могла болтать о нем часами. Как с восходом луны наступают приливы и отливы. Как в ветреные дни оно скрежещет, слово кошка. Как его воды, будто огонь, сверкают в лучах восходящего солнца. Мне всегда было тяжело представить, что в мире может быть так много воды. Синь говорила, что под ней даже могут располагаться горы (об этом она узнала много лет назад, когда училась в школе). Никто из нас ей не верил.
— А ты когда-нибудь был на море?
— Много раз, — улыбается он. — Я вырос на острове. Не мог никуда уехать, чтобы не пришлось пересекать воду.
Я знаю, что никогда не смогу представить такое количество воды, пока сама ее не увижу.
— Как думаешь, однажды ты сможешь свозить меня на море?
Улыбка исчезает.
— Это не очень хорошая идея.
Обычно я не стала бы давить дальше — я бы скромно и тихо замолчала. Как ему нравится, следовала бы правилам ведения разговора. Но мое сердце колотится и мурлычет после встречи у окна.
— Почему?
— Ты моя принцесса. Это башня из слоновой кости. Тебя нужно защищать. Люди снаружи... они нас не поймут. Для тебя же будет безопаснее, если ты останешься здесь.
Стены сделаны из шлакоблоков. А не из слоновой кости.
Не уверена, что тоже нас понимаю.
Но я недостаточно храбрая, чтобы сказать ему это.
Совершаем наш ритуал. Наш танец. К концу у меня начинают гореть щеки. На этот раз, вместо того чтобы разглядывать звезды, я смотрю на окно и алые занавески. Думаю о ночи, что за ними. О темных и острых глазах того парня.
Возможно, не на шлакоблок и мусор так любила смотреть Синь. Может, это была возможность, осознание того, что вселенная не ограничивается опиумным дымом и распятыми потными мужиками. Там снаружи есть мир, со своими ресторанами креветок и тайнами разных знаменитостей. Место, где идет дождь, а красивые парни пачкают ладони. Место, где море простирается до небес.
15 дней
Дей
Окно было трудно найти, даже зная, где оно находится. Это заняло у меня добрый час времени. При этом нужно было успевать уворачиваться от того, что стекало из водосточных труб, и, нарезая круги вокруг борделя, стараться не попасться никому на глаза. Но я заметил кусочек алого цвета на другом конце переулка. Если найти окно было трудно, гораздо труднее было столкнуться с тем, что я за ним увидел.
Я не ожидал увидеть там девушку.
Город Тьмы. Так люди Сенг Нгои называют это место, когда мельком видят его из окон своих пентхаусов и офисов-небоскребов. Черная дыра трущоб и преступности в их сияющем городе. Мне кажется, что лучшее название для него — город Боли.
Страдание здесь на каждом шагу. Сидит на корточках внутри стальных мастерских и ткацких фабрик, где у своих станков по четырнадцать часов в день скрючены рабочие. Пробирается через коридоры обдолбанных проституток и юнцов с ножами, оставляющими шрамы. Таится вокруг столов, где пьяные мужики швыряются деньгами и проклинают своих неторопливых бойцовских голубей.
Обычно я не обращаю на это внимания, отвожу взгляд, ухожу прочь.
Но не в этот раз.
На самом деле я и не знал, чего ожидать. Да, проститутку. Но девушка за стеклом не была похожа на других уличных девок Хак-Нам, которые с налитыми кровью глазами зазывают в дверных проемах мужчин, стараясь привлечь их обнаженными плечами и тяжелыми веками. У этой девушки не было налитых кровью глаз, но они были полны. Полны и пусты одновременно. Когда она посмотрела на меня, я понял, что она вроде как молода, а вроде как уже и нет.
Навязчивость. Тоска. Голод... В ее глазах прутья решетки — это именно то, чем они и являются, — клетка. В ее глазах желание пробраться через решетку и вцепиться в мою грудь когтями, заставив болтать о пищевых отравлениях и второсортных морских продуктах. Они заставляют мои ладони потеть, словно те принадлежат влюбленному школьнику.
Глядя на эту девушку, я вижу себя. В стекло вставлены призраки Дея, они разбиты на куски, их сдерживают металлические прутья решетки. Душа хочет вырваться из ловушки.
Помимо какой-то жажды в ее глазах, я вижу, что она красива. Понимаю, почему Осаму ею увлекся: черные волосы, заплетенные в косу, перекинуты на плечо — словно ночь лежит на ее звездно-белой коже. Именно о такой девушке мы с братом шептались бы, в то время как служанка приносила нам воздушный рис и ругала нас, чтобы мы закончили уже делать свое домашнее задание. Именно такую девушку я бы пригласил в кино. Именно из-за такой девушки я бы играл в уличные головоломки, просто потому, что ей захотелось бы получить приз.
Но в Хак-Нам не показывают художественных фильмов. Здесь нет пластиковых котят, кивающих головами. И я не собираюсь просить ее о свидании. Я хочу попросить ее шпионить за Братством. Чтобы найти то, чего я не могу найти.
Голод наживается на голоде.
Справится ли она? Этот вопрос я задаю, засовывая руки во влажные карманы и шагая по проклятым улицам Хак-Нам.
Не знаю. Я затеваю большую и азартную игру. Если все пойдет хуже некуда, у меня всегда есть запасная дверь, ведущая в бордель. До тех пор, пока Джин будет курьером. Я смогу вытянуть из девушки всю ключевую информацию и сбежать в самый подходящий момент. В лучшем случае — самоубийство.
Таков мой план Б. Плана С нет.
В большинстве магазинчиков темно, но в некоторых горит свет. Торговцы усердно трудятся. Часы на дальней стене пельменной говорят, что сейчас 3:15. Ранее утро. Если я не потороплюсь, пропущу свою встречу у старых Южных ворот, где мне нужно будет отчитаться, а он напомнит мне суровым голосом, что мое время истекает.
Бегу. Длинный шнурок моего капюшона бьет меня по груди, пока бегу по всему городу, перепрыгивая через скомканные одеяла, закрывающие спящих бродяг.
Старые Южные ворота — самый древний и большой вход в Крепость Хак-Нам. В дневные часы он похож на пчелиный улей, когда тысячи людей заходят внутрь и выходят наружу. Почтальоны тащат ранцы с конвертами. Торговцы катят груды фруктов на телегах или несут на собственных спинах. У некоторых корзины стоят даже на головах. Но в это время, между полночью и рассветом, здесь пусто и как-то заброшено. Это зев, открывающийся в мир за пределами города.
Мой связной уже здесь. Он прислонился к воротам, одной ногой стоя в Сенг Нгои, а другой — на краю Хак-Нам. В ночи его сигарета светится очень ярко, освещая лицо, будто вылитое из стали. Заметив меня, он отбрасывает окурок на землю и притаптывает его туфлей.
По бокам от ворот стоят две пушки. Реликвии, оставшиеся с давних времен, когда Хак-Нам был еще фотом, а не логовом дракона. До того, как правительство бросило его на произвол судьбы. Пушки настолько покрыты ржавчиной, что выглядят как гигантские, рыдающие валуны. Это мои метки. Дохожу до них и останавливаюсь. Ни шага дальше.
— Ты опоздал, — говорит Цанг, когда я тихо подхожу к самой дальней пушке. Последний дымок от сигареты идет у него из ноздрей.
— Работал. — Дождь по-прежнему падает на пустынные улицы Сенг Нгои. Его потоки, словно река, бегут сквозь старые Южные ворота, касаясь краев моих ботинок. Натягиваю капюшон на голову.
Мой связной не потрудился принести зонт. Он и сам промок насквозь, но это, похоже, его нисколько не волнует.
— Что насчет внедрения? Что-нибудь видел?
— Немного. Лонгвей держит меня на коротком поводке.
— Значит ты не видел? — спрашивает Цанг.
Я стискиваю зубы. На мне и так колоссальное давление и без его язвительных вопросов.
— Ах да, он все отдал мне сразу после того, как сделал массаж ступней. Принес на блюдечке с голубой каемочкой.
— Это не шутки, Дей, — рычит он. — На кону много вещей. Жизни. Карьеры.
По лицу Цанга без огонька сигареты сложно что-то прочесть. Мне это не нравится.
— Сомневаюсь, что в ближайшее время Лонгвей предоставит мне полную свободу действий внутри борделя. Если хотите знать планировку, спросите у посла Осаму. Черт, бьюсь об заклад, вы сами можете туда сходить и купить себе девочку.