— То, чем занимается посол за пределами этой границы, не твое дело... ты не в том положении, чтобы пятнать его честь. — Мой связной достает из кармана блестящий портсигар. — Значит ты хочешь сказать, что не сможешь выполнить поручение?
— Нет, не хочу, — быстро отвечаю я. — Я нашел другой путь. Девушка. Внутри.
— Одна из шлюх?
Шлюха. Никогда раньше это слово меня не беспокоило. Но по какой-то причине мои пальцы начинают выстукивать азбукой Морзе матерные слова.
— Да, одна из девушек Лонгвея.
Связной хмурится и засовывает сигарету в зубы. Другой рукой тянется за зажигалкой.
— Что ты ей успел рассказать?
— Ничего. Она знает только, что мне нужна информация о Братстве. Но она не знает, что именно и зачем, — объясняю я ему.
— Ты правда думаешь, что сумеешь ее разговорить? Это очень рискованно. — Он три раза пытается зажечь огонь, чтобы прикурить сигарету.
— Ага. Ну, риск — дело благородное, о безопасности речь не идет, — язвлю я в ответ.
— Отлично. Это твоя задница на кону, — говорит он так, будто я об этом не знаю. Будто не думаю об этом каждую минуту. — Проверь ее. Что-нибудь простое, чтобы убедиться, что с ней можно иметь дело. Что-то такое, о чем ты точно знаешь, что она не придумала.
— Я размышляю над этим. — Ненавижу, когда он говорит со мной, словно с тупым идиотом. Как будто это не я обучался в одной из самых лучших и дорогих школ Сенг Нгои. — Но мне нужно как-то стимулировать ее.
Всего в нескольких ярдах от нас пыхтит автобус. Мы с Цангом оба замираем, наблюдая за тем, как мимо проплывают яркие окна. Лица его единственных пассажиров — взъерошенного студента университета да иностранного туриста — прислонены к стеклу. Несколько драгоценных минут сна с открытыми ртами.
Цанг ждет, пока автобус не завернет за угол, потом говорит:
— Как, например?
— Вытащить ее оттуда. В целости.
— Этого я гарантировать не могу. Шлюшки Лонгвея будут последней из наших проблем, когда начнется заварушка. Я и так уже перешел границу, когда дал тебе определенное обещание...
— Так что мне сказать этой девушке?
— Что хочешь, — смеется связной. Сигарета вздрагивает, в лужу под его ногами осыпается пепел. — Все что угодно, лишь бы она заговорила.
— Ты хочешь, чтобы я солгал? — Теперь у меня трясется вся рука. Мне приходится крепко сжать кулак, чтобы остановить дрожь.
— А что? Совесть проснулась? — ухмыляется Цанг. — У тебя, из всех людей...
Опускаю взгляд на речной поток под ногами, на мусор и грязь. На ботинке застыла апельсиновая корка, ужасно похожая на человеческое дерьмо.
Всего один шаг. Мой билет наружу.
Не должно быть так тяжело лгать. Не сейчас, после всего того, что я сделал за последние два года. Не должно, но я думаю о горящих щеках девушки, тягучести ее голоса. Мои внутренности скручиваются, как крыса, пойманная за хвост.
— Тебе что-нибудь нужно? — спрашивает связной. — Пока я не ушел.
Что-нибудь. Всё. Вспоминаю голоса за стеклом окна девушки. Сразу после того, как она задернула алую занавеску. Ее голос звучал как у тех соловьев, что заперты в клетках, которые арендаторы держат под крышей. А у Осаму голос, как у эгоистичного ублюдка.
— Принеси мне ракушку, — говорю я. — Только хорошую.
— Перестань дурить меня.
— Нет, правда, мне нужна ракушка. — Мне нужно, чтобы девушка за решеткой мне доверяла. Я должен принести ей что-то, чего не может дать Осаму. Хочу, чтобы скручивающая боль в животе прошла.
— Что-то еще?
Качаю головой.
— Хорошо. Завтра в это же время. Я принесу тебе твою ракушку.
— Не забудь, — говорю я, даже не пытаясь скрыть сарказм.
Мой связной сползает обратно в завесу дождя Сенг Нгои. Наблюдаю за ним до тех пор, пока единственное, что остается, — это кончик его зажженной сигареты. Смотрю в его сторону даже тогда, когда исчезает и он, впитывая каждый контур моего старого города. Широкие, кое-где мощенные, улицы. Целое стекло, вставленное в двери и окна. Неоновые вывески всевозможных цветов рекламируют все, начиная от танцев и выпивки и заканчивая драгоценностями и маникюром. Мусорные корзины стоят на каждом углу.
Я смотрю до тех пор, пока темнота улиц не заполняет мою грудь. Отталкиваюсь от пушки и возвращаюсь в туннели Хак-Нам. Дальше от дома.
Большинство магазинов уже открыты, готовятся к утренней суете. Запахи и шипение изливается из их дверных проемов, пробуждая рычание у меня в животе. Жареный рис, овощные роллы, разные сорта мяса, соленая лапша и чеснок. Торговцы криками приветствуют друг друга, одалживают ингредиенты, обмениваются блюдами. Многие из них кивают мне, когда я прохожу мимо, зазывая меня достоинствами своей еды.
— Похоже, тебе сегодня утром не помешает немного угря, Дей-ло!
Я всегда вздрагиваю, когда меня так называет. Имя очень близко к моему настоящему. Старший брат. Они не имеют в виду ничего плохого. Но это по-прежнему жалит, всегда жалит. Напоминает мне о том, кем я больше не являюсь.
— Сытная еда! — продолжает торговец. — Отлично для зимы!
— Не надо есть угря! — кричит торговец с другой стороны улицы, показывая на свою дымящуюся кастрюлю. — Тебе нужен змеиный суп. Для силы и хитрости!
Третий продавец смеется:
— На завтрак? Нет, Дей-ло! Тебе нужна рисовая каша и чай! Это приведет твое пищеварение в полный порядок!
Хорошее пищеварение или нет, но сегодня утро для сдобы. Я решаю это сразу же, как только до меня доносится запах теста, свинины, сои, имбиря и меда. Этот аромат, словно золото, течет по воздуху. Вижу, как мистер Кунг достает из печи поднос с только что испеченными булочками ча суи бао.
Он понимающе улыбается:
— Три?
— Сегодня шесть. — Обычно я завтракаю в одиночестве. Каждый раз один. Но я вспоминаю, что под фонариками борделя Джин выглядел как скелет. Ему нужна хорошая еда, а мне нужно, чтобы он быстро бегал, тогда клинок Лонгвея будет держаться подальше от моего горла. Плюс мне надо убедиться, что Куен не разорвал его в клочья.
Мистер Кунг соскребает с подноса шесть булочек и кладет их в бумажный пакет.
— Хорошего тебе дня, Дей-ло.
Я киваю, желая, чтобы его пожелания сбылись. Но у меня такое ощущение, что день пятнадцатый будет точно таким же, как и все остальные до него.
Джин Линь
В мое укрытие просачивается дождь. Все вокруг мокрое и трясется: мои зубы, пальцы рук и пальцы ног. Скидываю с себя одежду и пытаюсь не обращать внимание на дрожь. Повязки плотно прилегают к груди, защищая нож. Оранжевый конверт с моей долей.
Мяукает Кма, продираясь ко мне на колени. Он достаточно теплый, чтобы я перестала трястись. Накидываю одеяло на плечи и наблюдаю за тем, как изо рта вырываются облачка пара. Здесь, в темноте ночи, не могу не думать о торговце нефритовыми статуэтками. Было так много крови. Интересно, где он сейчас. Зашил ли какой-нибудь доктор рану, оставленную моим ножом. А что, если он истек кровью прямо там, на полу магазина?
"Или мы, или он", — говорю я себе. Я порезала ему руку ради двух жизней. Справедливая сделка.
Мы. Как давно я в последний раз использовала это слово? Я не произносила его с тех пор, как Жнецы стащили сестру с нашей бамбуковой циновки, а я смотрела на них и кричала. Хрупкое телосложение двенадцатилетней девочки было бессильно против стольких мужчин. Я не могла бороться. Не могла остановить их.
С тех пор была только я. Некому меня тормозить. Некому меня защищать. Некому меня предавать.
Но сейчас у меня не было выбора. Если я хочу продолжать поиски сестры, я должна работать с Деем. Это непростое решение, но оно не такое уж и плохое. Было бы просто замечательно поговорить с кем-нибудь, чей словарный запас несколько шире, чем простое "мяу".
* * *
Звук шагов вырывает меня из задумчивости. Все еще темно, но мое тело говорит о том, что я спала. У меня нет времени этому удивляться. Кто-то идет.
— Джин?